Книга Современная новелла Китая - Ван Мэн

голосе:

— Я поняла все, о чем ты не написал в своем письме… Для меня нет пути назад.

Я застыл, глядя, как ты садишься в машину, отъезжаешь, исчезаешь вдали.

Последующие четыре дня я провел в какой-то немыслимой, наэлектризованной атмосфере наедине с огромным, великолепным пучком веток серебристой ивы. Я никому не открывал дверь, не распечатывал почты, отключил телефон. Так не хотелось нарушать эту атмосферу. На пятый день один знакомый все же прорвался, посмотрел мне в глаза и с удивлением спросил, что со мной, не болен ли я. В самом деле, что со мной?

ХАО ЖАНЬ

ЛОВКАЧИ

© Перевод В. Сухоруков

Хао Жань родился в 1932 году в городе Таншань провинции Хэбэй. Известный прозаик. Работал корреспондентом газеты «Хэбэй жибао», редактором литературно-художественного отдела журнала «Хунци». В 1956 году опубликовал свой первый рассказ «Сорока на ветке». В последующие годы вышли в свет роман «Погожие дни» и более десяти сборников повестей и рассказов.

* * *

Крестьяне у нас на Севере народ все толковый, смекалистый, большие охотники пошутить, позубоскалить. Да еще прозвищем наградить. И прозвища придумывают меткие: уж если зацепят кого, единственным словцом обрисуют как живого. Услышишь — надолго запомнишь, и со временем словцо это все острее кажется.

В те времена, когда я только еще начал писать и рыскал по деревням в поисках материала, я целую тетрадь истратил на разные оригинальные прозвища. Некоторые потом пригодились и здорово мне помогли. Тогда же я уяснил: все прозвища делятся на хвалебные и ругательные, ругательных больше, но истинно оригинальных, тонких и вообще достойных внимания найдется, пожалуй, немного. Самые обидные — или уж, во всяком случае, неприятные — прозвища со словцом «гуй» — черт: «могуй» («дьявол»), «цзюгуй» («пьянчуга»), «цаймигуй» («сквалыга») и подобные им. Недавно в Чифэне, в гостинице, я встретил подростка лет пятнадцати — шестнадцати по прозвищу «сяо цзилингуй» — «ловкачонок», и из-за этого самого «черта» в конце слова не знал поначалу, к какому разряду его отнести. Признаться, и до сих пор сомневаюсь.

Я выехал «за заставу»[56] ознакомиться с положением деревни в этом районе и осмотреть затем живописные степи в Чжуудском аймаке. Товарищ, с которым мы условились о совместной поездке, не прибыл еще из Хух-Хото, и мне пришлось пока в одиночку разъезжать по окрестным деревням. В тот день после обеда я, почувствовав усталость, собрался было прилечь, когда кто-то постучал. Я отозвался и открыл дверь.

Передо мной стоял подросток. Худенький, волосы расчесаны на пробор; видно, подстригался недавно у какого-нибудь мастера-самоучки, неумелого, но самоуверенного — на голове от висков до самой макушки было, как говорится, то густо, то пусто, даже кожа просвечивала. К тому же после стрижки ему не вымыли голову — она была серой от перхоти. Маленькое лицо с выступающей переносицей, редкими бровями и узкими глазами — в общем, внешность, надо сказать, самая заурядная. На нем была не то беловатая, не то сероватая рубашка и форменка из синего терилена; судя по неровным, извилистым швам, он сам ее кроил и сам шил. На черных диагоналевых брюках, еще не очень старых, красовались какие-то немыслимые заплаты: одна была пришита ниткой не того цвета, другая просто болталась, из-под нее выглядывали розовые трусы. А пластмассовые тапочки, чиненые-перечиненые, с налипшей на них грязью, выдавали в незваном госте деревенского жителя.

За время своего пребывания в Чифэнском уезде я успел уже побывать в трех коммунах. По правде говоря, в контакты с людьми вступал не часто, и все же, смело могу сказать, местные крестьяне произвели на меня отличное впечатление. Физически крепкие, расторопные, дружелюбные. С первого взгляда они внушают доверие, а если познакомишься с ними поближе — непременно проникнешься уважением. Парнишка, стоявший передо мной, как будто обладал всеми этими качествами. Но стоило мне обменяться с ним несколькими словами, и мнение мое резко изменилось к худшему: такой молодой — и такой развязный!

— Отдыхаете, товарищ? Небось побеспокоил вас?

Говорит вроде вежливо — а сам хохочет, будто потешается.

Я спросил, что ему от меня нужно.

— А вы на какой кровати спите?

Я ответил, что на большой, двуспальной, и тут же добавил, что вторая кровать, односпальная, забронирована для товарища, который приедет позднее.

— Значит, еще не приехал? А кровать пустует — можно, я здесь пока поживу?

Я не знал, как быть, — тем более что с просьбой ко мне обращался подросток, пожалуй, втрое моложе меня. В конце концов, поразмыслив немного под его ожидающим взглядом, я нашел отговорку:

— Это дело регистратуры, туда и обращайся.

— Да ведь они там, в регистратуре, особенно бабы, считают нас, деревенских, неотесанными: только одно и твердят всегда, что нет, мол, ни одного свободного места. И глаза задирают аж до самой макушки! Зато как приедет с проверкой какой-нибудь чин — что потребует, то и дадут, любой номер, а уж обхаживают они его, так задницами и трясут! Не то что нашего брата коммунара.

Так, с шуточками, он шагнул за порог, достал из внутреннего кармана пачку недорогих, но обернутых в фольгу сигарет, вытащил парочку и протянул мне:

— Прошу вас, товарищ.

Я мотнул головой, сказал, что не курю.

— Вечно в разъездах — и не курите? Да вы не стесняйтесь! От вина да от курева разве кто отказывается!

Он совал мне сигарету чуть ли не в рот, но, видно, заметив, как вытянулось у меня при этом лицо, отдернул руку, одну сигарету зажал в зубах, а другую положил обратно в пачку и аккуратно пригладил обертку из фольги. Затем вытащил из кармана штанов старенькую зажигалку с обломанными зубчиками, чиркнул несколько раз и наконец зажег. Ему хотелось выглядеть завзятым курильщиком, но после первой же затяжки он громко закашлялся. После чего, вытерев глаза, продолжал изменившимся голосом:

— Как сюда ни приедешь — вечно морока, полдня проболтаешься, прежде чем поселят. Ну, а на этот раз я и спрашивать не стал. Как вошел — первым делом на стенку поглядел, где номерки висят. Вижу, в сто втором номере один человек. Баба мне разъясняет: номер забронирован, ну а я набрался нахальства — и прямо к вам: уж ребенку-то вы не откажете?!

Я слушал его неумолчную болтовню, чувствовал, как растет во мне раздражение, — и ничего не мог поделать. Однако я обратил внимание: к дымящейся сигарете, которую он продолжал держать между пальцами, он так больше и не притронулся. Значит, курить не умеет, просто хотел пустить пыль в глаза и