Книга Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада - Фридрих Хеер

Штаремберга поджечь пригороды столицы в надежде лишить турок укрытий и жилых помещений. Летние беседки и летние домики, церкви и монастыри, гостиницы и виноградники - все это сгорело, оставив выжженную землю, на которой позднее аристократы построили свои особняки и разбили сады. В 1700 г. - через семнадцать лет после освобождения Вены - принц Евгений принимал шесть тысяч гостей на бале-маскараде на территории Бельведера, на месте которого когда-то находился городской виноградник с отборными сортами винограда. Сам дворец еще не был построен, поэтому был поставлен временный шатер, потолок и стены которого были сделаны из пятнадцати тысяч элей полотна (эль - старинная английская мера длины, возможно первоначально равная длине всей руки, содержит 45 дюймов, или 1,14 м, использовалась для измерения тканей. - Пер.), раскрашенного так, чтобы имитировать сад.

Во время осады Кара Мустафа жил в палатке, разбитой на месте сада в разрушенном венском пригороде Святого Ульриха, с видом на замок. Ян Собеский сообщал своей жене, что палаточный город Кара Мустафы покрывает территорию «величиной с Варшаву или Лемберг внутри своих стен». Турецкий Валленштейн с радостью предоставил решать технические вопросы своим отличным инженерам и саперам, в основном армянам или итальянцам, у которых в помощь им имелись эскизы укреплений, возведенных всего лишь в октябре прошлого года. Он проводил время, развлекаясь со своими женщинами и купаясь в старинных римских термах. Внутри осажденного города бушевали дизентерия и голод. В те часы, когда турецкие пушки молчали, женщины перебирались через стены, чтобы обменять свежие овощи на хлеб -преступление, за которое по приказу Штаремберга полагалась смерть через повешение. Освобождение пришло лишь после пятидесяти девяти нескончаемых дней бомбардировок.

Стиль имперского барокко распространился от Вены и Австрии на ее протестантских союзников - Швецию, Бранденбург, Голландию и Англию - и стал европейским барокко. Ключевым для него был великий синтез, который Иоганн Бернхард Фишер фон Эрлах (1656-1723) начал развивать приблизительно в 1690 г. для архитектуры аристократических резиденций. Будучи сыном скульптора в Граце, Фишер фон Эрлах в возрасте четырнадцати лет поехал в Италию. В Риме он стал вхож в изысканный круг, сложившийся при «новом Микеланджело» - Джованни Лоренцо Бернини. Несколькими годами ранее Бернини был с большой помпой приглашен в Париж, чтобы перестроить Лувр как символ, подобающий «королю-солнце», но французы засомневались в его планах, и это предприятие ни к чему не привело. В 1689 г. (проведя также некоторое время в Неаполе), Фишер был назначен придворным архитектором в Вене - на пост, который был сопряжен с обязанностью проводить ежедневные занятия по архитектуре с кронпринцем Иосифом, который также являлся королем Венгрии. Таким образом Фишер попал в круг «патриотов империи», сложившийся при наследнике трона, в который входили такие люди, как Граф Зальм, Фрайхерр фон Руммель (позднее епископ Венский), Вагнер фон Вагенфельс, придворный историограф, Strattman и придворный канцлер. Общей задачей Фишера было строить здания, превосходящие своим искусством здания во Франции и Италии. Идея «венского Версаля», по-видимому, укоренилась вскоре после коронации двенадцатилетнего Иосифа королем римлян (1690); возможно, она зародилась у Лейбница или даже у самого Фишера. В 1690 г. Иосиф уже фигурирует на Вратах почета как истинный «король-солнце», Леопольд-Юпитер, победитель над силами тьмы. Целью первого большого проекта Фишера для Шёнбрунна было полностью затмить Версаль как чудо света.

Немногие в наши дни, кто смотрит на великие постройки Старой Европы, размышляют над тем, что эти церкви, соборы, замки и дворцы являются еще и символами непрекращающейся борьбы за власть, благодаря которой сформировалась Европа. В высоком Средневековье готика французской монархии, выйдя за пределы Иль-де-Франс, захватила Европу, границами которой были Скандинавия, Испания и Венгрия. Версаль Людовика XIV стал образцом, недостижимым идеалом для десятков европейских принцев.

Версаль - это «место отдыха Гелиоса-солнца, который в этом западном саду Гесперид отдыхает от своих трудов». Quod sol in coelis id rex in terra - «как солнце в небесах, так и король на земле». Версаль в золоте и серебре должен был победить и рассеять отвратительный страх, который таился в испанском сердце Людовика XIV, - его страх смерти, страх перед знатью, Парижем (в течение последних двадцати восьми лет своей жизни он лишь восемь раз приезжал в город и никогда не ночевал в нем после 1666 г.), народными массами. Людовик сжег все документы, имевшие отношение к строительству Версаля: никто не должен был знать, каких огромных денег он стоил.

Эта сумма проявляется в Версале тысячей различных способов - в картинах, символах, вензелях, золоте, серебре, хрустале и стекле. Золото - это субстанция, подходящая солнцу. Существовали планы постройки огромнейшего храма солнца с главным залом, облицованным зеркалами, в дворцовом парке. Спальня короля, как апсида в христианском храме, располагалась в восточной части как архитектурная демонстрация связи короля с восходящим солнцем. Религиозно-политический церемониал, который начинался каждое утро в половине девятого, не имеет аналогов за пределами древнего императорского ритуала в золотом Пекине - китайском городе солнца. (Людовик XIV встретил XVIII в. банкетом в китайском стиле.) В установленном придворном порядке lever (вставать - фр.) и coucher (ложиться спать - фр.) «короля-солнце» означали восход и закат «мирового светила».

Высказывание I’Utat, c’est moi («государство - это я») постоянно приписывают Людовику XIV, однако маловероятно, чтобы он придумал его сам, оно не встречается даже в его мемуарах. Наполеон использовал его, говоря о себе; Бисмарк говорил: «Moi, je sui l ’utat». В любом случае оно не характерно для политического мышления «короля-солнце» (хотя это не относится к практике его власти). Людовик XIV видел себя как «солнце»: он был во все времена и «для всех людей» видимым центром божественного мирового порядка, проявляющегося на земле. Все его подданные должны были служить ему: ради них он служил Богу.

Часто и справедливо обращают внимание на инфантильные черты в религиозности, которые стали появляться у Людовика по мере того, как он становился старше и агрессивнее, а также на многие отталкивающие черты его характера. Но следует признать, что этот король, как ни один европеец до или после него, во всех деталях строил свою жизнь как произведение высокого прославления. Будучи первым приверженцем своего собственного культа, он преподносил себя как «короля-солнце» на земле с такими достоинством и пышностью, что его даже самые суровые критики, когда видели его во плоти, были потрясены. Мы должны иметь мужество признать величие Версаля, если хотим оценить величие контрплана для Вены.

План Фишера фон Эрлаха перестройки Шёнбрунна - это смелая попытка примирить противоположности, как того требовал Лейбниц, когда говорил о пространстве как