Книга Петербургская баллада - Дмитрий Борисович Леонтьев

же ты сюда через весь город тащился.

Алексеев выделил мне кабинет и лично привел подозреваемого. Ничего особого в этом человеке не было. Мужчина как мужчина. Средних лет, среднего роста, коренастый, темноволосый. Разве что взгляд затравленный и какой-то болезненный. Но в его положении это неудивительно.

– Ну, вы тут общайтесь, а я в коридоре погуляю, – сказал Алексеев. – Позовешь, когда закончите.

– Спасибо, – поблагодарил я, и Алексеев вышел.

– Как вас зовут? – спросил я мужчину.

– У вас все записано, – хриплым голосом отозвался он. – А говорить я все равно ничего не стану. Хоть убейте.

– Не собираюсь я вас убивать, – ответил я. – И документов я не читал. Я из другого отдела, и вызвали меня по вопросу распространения порнографии.

Он аж вздрогнул, и я понял, что интуиция Григорьева на этот раз не подвела.

– Моя фамилия Строев, – представился я. – Денис Васильевич. Капитан третьего отдела. Полиция нравов. Слышали о такой? Извините, что сразу не назвался… Честно говоря, состояние такое, что… постновогоднее.

– Заметно, – буркнул он.

– Да? Плохо. Это не очень красиво с моей стороны – допрашивать вас в таком виде. Но я полагал, что у меня будут нормальные выходные дни. Нас обычно в праздники не тревожат.

– Слышал я про эту игру. Добрый следователь и злой следователь, – кисло усмехнулся он. – Сначала отволтузили, теперь ангелочка похмельного прислали…

– Думаете, у меня есть силы и желание в игры играть? – спросил я. – Честно говоря, мне по баобабу – что с вами было и что будет дальше. Если все это ваших рук дело, то играть в «доброго следователя» у меня тем более нет желания. Меня волнует то, чтобы эти кассеты не пошли гулять по городу. Не потому, что я такой блюститель нравственности, а потому что подобное порно смотрят лица с весьма специфической психикой. И я уже сталкивался с последствиями, которые вызывает к жизни эта дрянь. «Человек с бульвара Капуцинов» – не такая уж сказка, как может показаться с первого взгляда… Много еще таких кассет по городу гуляет?

Он молчал, угрюмо глядя на носки своих ботинок.

– Где вы работаете? – спросил я.

Он рыскнул глазами в мою сторону и промолчал.

– Я это узнаю через полчаса, – сказал я. – А оперативники проведут экспертизы, доказывающие вашу причастность к убийствам…

Мне не понравилась его улыбка: какая-то болезненно-ехидная, презрительная. Не должен убийца так улыбаться. Впрочем, что я знаю о маньяках? Может, они именно так и ухмыляются… поначалу.

– Так как же вас все-таки зовут?

– Миша… Михаил Игоревич Капланюк, – поправился он. – Там все записано. А больше я ничего не скажу.

– Почему?

– Вы все равно ничего не поймете.

– В убийствах? Нет, – признался я. – Это не моя специфика. Как и изнасилования. Мое дело – порнография.

– Вот именно! – с неожиданной злобой сказал он. – Где ж вы раньше были, профессиональные вы наши?! Салонов этих по городу, как… Деньги как на печатном станке делают. Сколько вы с каждого имеете?

– По штуке баксов в месяц, – разозлился и я. – А еще Пьер Вудмен долю засылает за право на нашей территории работать. Хотел еще Тинто Брас под нашу «крышу» встать, да в цене не сошлись!

Он как-то разом сник. Я тоже замолчал и потер пальцами ноющие виски.

– Первый раз в жизни так напился, – зачем-то признался я вслух. – Ненавижу праздники!

– А я люблю, – тихо сказал он. – Всегда так хорошо справляли… Я, жена, дочка… Уютно так, по-домашнему… Теперь все… Конец…

– Кто ж тебе мешал и дальше их справлять? Или не мог без этого… Скажи, Михаил Игоревич, ты действительно это… больной?

Он расхохотался так, что даже слезы на глазах выступили. Отсмеявшись, посмотрел на меня с каким-то любопытством.

– Больной? Да, наверное. Только больной мог на это пойти…

– Так вы признаетесь?

– Я?! Нет, ни в коем случае. У тебя сигаретки не найдется?

Я протянул ему пачку «Петра Первого».

– Видать, и впрямь доли с этих фильмов не имеете, – криво усмехнулся он, прикуривая. – Иначе бы «Мальборо» курили или «Парламент».

– А ты, в таком прибыльном деле участвуя, что ж так живешь? – в ответ съязвил я. – Дома на Канарах не имеешь, лимузин с водителем у отдела не ждет, адвокаты дорогие в прихожей не толпятся. Кассеты первому встречному предлагаешь…

– Да, это я дал промашку, – сумрачно признал он. – Совсем пьяный был, через раз соображал… Дочка мечтала куклу одну получить, а у меня в последнее время… Наперекосяк все… Потому и водка так подействовала… По-дурному… Замечал, что, когда в хорошем настроении пьешь, да с радости, можно хоть литр одолеть – и ни в одном глазу. А когда на сердце дерьмо, то и от бутылки пива под забор свалиться можно.

– Замечал, – нехотя согласился я. – Не далее как вчера.

– Премии к Новому году не дали? – съязвил он.

– Тебе не понять.

– О! Видишь, какой у нас с тобой разговор обстоятельный получается? Мне не понять тебя, тебе – меня… Так что давай-ка, парень, меня обратно на нары. Нет у меня ни сил, ни желания с тобой говорить. У меня вся ночь в «разговорах» прошла. Спать хочу.

– А тебе не обидно, что один под статью пойдешь? Или думаешь, тебе подельники передачи на зону слать будут?

– Эти будут, пожалуй, – с ненавистью ответил он.

– Смотри-ка ты, – «удивился» я. – А ведь даже не спросил, какие подельники… Не все так просто в этой истории, да, Михаил Игоревич? У маньяков, как правило, подельщиков не бывает. А мы с тобой говорим явно об одних и тех же людях. Только ты мне их имена сказать не хочешь. На чем они тебя взяли? Узнали о твоих… э-э… о твоей болезни и заставили все это снимать на видео? Какой смысл тебе их прикрывать?

– Ты сам больной на всю голову, начальник, – с презрением ответил он. – Надо же было такое придумать…

– Тогда ничего не понимаю, – признал я.

– Я тебе об этом и толкую.

– Ладно, будем рассуждать логически. Если взять за основу факт, что убийства совершал ты…

– А если не брать?

– Тогда какой смысл молчать?

– Есть смысл. Такой смысл, ради которого на смерть идут с радостью. Не пытай меня, все равно не скажу. А сам не поймешь.

– Это почему? Вроде не тупой.

– Да потому, что свой палец всегда больнее кусать, чем чужой. И тебе моей боли не понять. Ты меня сейчас допросишь, придешь домой, опохмелишься и завалишься спать. Даже если я тебе все расскажу, что в твоей жизни изменится? Начальство похвалит, звездочку даст, премию пожертвует. А не скажу ничего, так и не сильно расстроишься – у