Книга Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

остается одним из самых богатых, изобретательных и инновационных обществ на земле.²

Одна из точек зрения состоит в том, что англичане всегда были хорошими капиталистами, стремящимися узнать об арбалетах у итальянцев и порохе у китайцев, а также о том, как делать шелк у тех и других. С этой точки зрения исторический антрополог Алан Макфарлейн в своей работе "Истоки английского индивидуализма" (1978 г., на которую в 1979 г. я дал восхищенную рецензию в Journal of Political Economy) был в значительной степени прав, утверждая, что англичане были "индивидуалистами" в своей личной и торговой жизни. Следствием мнения Макфарлейна и многих других исследователей средневековой Англии является то, что приписывание Нортом-Вингастом, а теперь и Асемоглу-Робинсоном изобретения прав собственности Славной революции 1688 года является глубоко ошибочным.

Но как согласовать такое представление об античном индивидуализме с тем очевидным фактом, что примерно в то же время, что и Славная революция, кое-что радикально изменилось, а именно - новое присвоение достоинства и свободы лучшим представителям буржуазии? Ответ заключается в том, что общество, которое Макфарлейн превозносит как индивидуалистическое в XIII веке (да и раньше: Макфарлейн восходит к англосаксонским временам), было также глубоко иерархичным. Именно иерархия, как я утверждал, - Великая Цепь Бытия, согласно елизаветинской теории, прослеживаемой в каждой пьесе Шекспира и его современников, - была главным препятствием на пути к улучшению. Это еще одна причина, по которой Ренессанс не имеет отношения к промышленной революции и Великому обогащению, поскольку Ренессанс прославлял иерархию. В 1700 г. любое социальное равенство - "либеральный план равенства, свободы и справедливости" - было поразительной новинкой.⁴ Левеллер Ричард Румбольд, ожидая казни в 1685 г., заявил: "Я уверен, что нет человека, рожденного отмеченным Богом выше другого; ибо никто не приходит в мир с седлом на спине, и никто не обут и не подстегнут, чтобы ехать на нем"⁴ Мало кто из собравшейся на его осмеяние толпы согласился бы с этим. Столетие спустя с этим согласились бы многие. К 1985 году с этим согласились практически все.

Средневековая Англия, как и средневековые Франция, Италия и Германия, уже была обществом законов и, в частности, прав собственности. Законы о собственности необходимы, но они совершенно недостаточны для того поразительного улучшения, которое началось с промышленной революции и вылилось в еще более поразительное Великое обогащение последних 150 лет - и все это, к стыду ортодоксов Норта-Асемоглу в экономической истории и развитии, произошло через столетие или более после якобы резкого улучшения прав собственности в 1688 году. Общество может быть индивидуалистическим в полной мере, но при этом почитать только дворян, не позволяя простым людям заниматься прядением дженни и настольными компьютерами. Римская скульптура (как утверждает общепринятая, хотя и не вполне обоснованная линия в истории искусства) была "индивидуалистической" в той мере, в какой не была таковой греческая скульптура, которая, как утверждается, имела дело с идеальными фигурами. Однако в Риме, как и в шекспировской Англии, ранг был превыше всего.

Аристократическая Англия до своего расцвета была в целом и в своей теории враждебна к улучшению, испытанному в торговле. Улучшение положения общества в целом было немыслимо в мире с нулевой суммой, а улучшение положения отдельного человека нарушало Великую цепь бытия. Литературовед Кэтрин Айзман Маус, рассказывая в 2002 году о пьесе Филипа Массинджера 1620-х годов "Новый способ уплаты старых долгов", отмечает, что "такая этика, сопротивляющаяся инновациям и считающая агентов перемен самонадеянными, влияет на методы характеристики Массинджера":

Некоторые критики жалуются, что его персонажи не развиваются. . . . Такие критики полагают, что новизна интересна и что писатель, изображающий перемены, более искусен, чем тот, кто их не изображает. Однако в мировоззрении Массинджера развитие не является обязательным условием. . . . [Главный герой пьесы] мог бы лучше, считает Массинджер, знать свое место и придерживаться его.⁵

Томас Мор, в 1516 г. рекомендовавший кошмарное общество рабов, которое в конце концов было реализовано в фашизме и коммунизме, был доволен тем, что "использование денег, равно как и желание их иметь, погашено, вместе с этим прекращено множество беспокойств и великих случаев несчастья, И кто не видит, что мошенничества, кражи, грабежи, ссоры, беспорядки, раздоры, мятежи, убийства, предательства и колдовство, которые, правда, скорее наказываются, чем сдерживаются строгостью закона, - все это отпало бы, если бы деньги не ценились больше в мире?"⁶ СССР в мае 1961 г. ввел смертную казнь за экономические преступления, связанные с взаимовыгодным обменом (подобно тому, как в США за экономические преступления, связанные с куплей-продажей некоторых наркотиков, предусмотрено наказание, уничтожающее жизнь), а Китай только в 2003 г. отменил смертную казнь за миллионерство, хотя к тому времени этот закон, как и большая часть его конституции, не исполнялся. Официальное признание частной собственности в Китае произошло в 1998 году.

Как только перо или кисть писателя наполняются, он, кажется, с трудом сдерживает красноречие против торговли, денег и улучшений, проверяемых прибылью на деньгах, которые зарабатывает буржуазия: мошенничества, кражи, грабежи, ссоры, беспорядки, раздоры, смуты, убийства, предательства, колдовство. Традиционная крестьянско-аристократическая неприязнь к буржуазному посреднику выплескивается во всей полноте, как сейчас в высококапиталистической Швеции во многих популярных художественных произведениях и телепередачах.

В Шотландии в 1552-1554 гг. персонаж Deceit в придворной пьесе сэра Дэвида Линдсея A Satire of the Three Estates в пятидесяти четырех строках рассказывает о том, как он, например, помогал купцам обманывать:

Я много раз учил вас, купцов,

Жены с возвышенностей, чтобы соблазнить

В базарный день.

И заставить их думать, что ваш товар был хорош,

Когда она сгнила, то у Руда [то есть у Креста],

И клянусь, что это не так.

Я всегда шептала тебе на ухо,

И учить вас ругаться и сквернословить,

Сколько стоит ваше оборудование во Франции;⁷

Хотя ни одно слово не было правдой. И даже больше:

Я много раз учил тебя хитростям:

Смешивать новое вино со старым. ... . .

Продавать дорого и покупать дешево,

А в мыло подмешать ржаную муку,

И шафран с оливковым маслом.

Пьеса пестрит подобной язвительностью в адрес ремесленников и купцов, неудивительной для того времени из-под пера человека по прозвищу "сэр". Речь другого персонажа, Лжедмитрия, перед тем как его повесят, занимает семьдесят восемь строк, в которых говорится о легких грузах и высоких ценах, предлагаемых горожанами (при этом тридцать строк отведено вороватому пастуху и "доброму простому вору"): "Тогда прокляну я всех пекарей, / Что смешивают хлеб с пылью и отрубями / И муку тонкую с ячменной мукой", и "Прощайте,