Книга Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский

прибыльное.

— Ах вот как? — Кёршнер сразу успокоился, мысль о складах на берегу и о водяной мельнице ему сразу понравилась. Он даже уже стал прикидывать в уме разные суммы, что было видно по его лицу. И Волков, конечно, не стал ему говорить сейчас о процентах и расходах, а остудил фантазии купца иным:

— Но всё это станет возможным только после того, как герцог меня простит. Сами понимаете, строить всё это на земле, которую сеньор может вдруг отнять, неразумно.

— Да-да-да, — кивал купец. — Сие всякому ясно. Я займусь этим делом, соберу достойных людей и отправлю их к курфюрсту.

— Я буду вам очень признателен, и коли дело выгорит, то вы о том не пожалеете, — обещал ему кавалер.

Кавалер сел за стол, пил вино, ожидая уже поспевающего ужина, он размышлял о своём — хотя и кивал головой, соглашаясь то с Кёршнером, то с Рене, то с дамами. Генерал думал об успехе дела, последнего дела, что ему предстояло разрешить, прежде чем он начнёт спокойную жизнь мирного помещика. Он понимал, что, посылая делегации и подкупая окружение курфюрста, он не гарантировал себе успеха. Нет, конечно, герцог — человек в интригах и политике искушённый, это не мальчишка-граф, которого и запугать, и уговорить можно. Но Волков не был бы самим собой, если бы не приготовил ещё один весьма веский довод. Как говорили трактирные шулеры, у него был один туз в рукаве. А может, ещё и парочка.

Глава 50

Хоть и выехали из города рано, хоть и ехать старались быстро, но дорога к его пределам была так разъезжена, так плоха, и столько на ней было возов и телег, что приехали они уже совсем после обеда. Даже ближе уже к ужину. Госпожа Ланге, серая от дороги лицом, сразу ушла к себе в покои, а ему выпало говорить с женой.

Вернее, слушать упрёки её и слёзы. А рыдать она начала сразу, как он сапоги снял. И причина рыданий была одна: отчего он, муж её, вероломную женщину с собой на пиры берёт, а ею, женою законною, брезгует. И что бы он ей ни отвечал, как бы ни говорил ей, что её плод для него весьма важен и что дорога для женщины на сносях место не лучшее, Элеонора Августа, выслушав его, тут же начинала всё по новой: беспутная была с вами на балу, подарки привезла, аж в карету не влезают, а Богом данная жена в обносках ходит, рубахи лишней не имеет. И всё это потому, что мужу она не любезна. И снова потоки слёз и сетования на долю нелюбимой жены.

Всё это долго он выслушивать просто не мог, встал и ушёл на двор под крики госпожи Эшбахт:

— Вот, и посидеть с женой не желаете, только приехали, а уже уходите, лишь бы со мной не быть, словно я прокажённая или в коросте.

А на дворе его ждут просители, Мильке, оказывается, привёл от рыбацкой деревни всех лошадей, сдал под роспись управляющим, кроме тех двадцати, что генерал велел оставить для себя, также помог майору Рохе притащить в Эшбахт все подводы и уже переговорил с архитектором, чтобы тот взялся сделать для подвод навес, а для лошадей хорошую конюшню. Мало того, Мильке развеял уныние генерала, которое навела на того глупая жена, тем что попросил у Волкова дозволения жить в его пределах и взять у него в пользование землю.

— У меня жить думаете? — спросил Волков, еле сдерживая радость и желание сразу согласиться.

— Да, — отвечал молодой капитан. — Характер у вас, господин генерал, тяжкий, но ежели стараться, не трусить и быть честным, то при вас вполне можно состоять, да ещё вы и удачливы невероятно, не зря солдаты зовут вас Дланью Господней. В общем, если дадите мне столько же земли, сколько давали другим своим офицерам, хотя бы две тысячи десятин, то дом я поставлю и пару мужиков прикуплю, деньги у меня сейчас есть. Доля моя за две прошедшие компании была хороша, несмотря на то что пограбить Мелликон мне не довелось.

— Будет вам пара тысяч десятин, — обещал кавалер, такой офицер штаба, такой квартирмейстер, в любом войске был необходим. — А где думаете дом ставить?

— Приглянулась мне рыбацкая деревня, — отвечал медленно Мильке, как бы размышляя.

— Рыбацкая деревня? — удивился Волков. Место было самое далёкое и от Эшбахта, и от Амбаров. Впрочем, это кавалера устраивало, у него у самого были виды на рыбацкую деревню.

А капитан пояснял:

— Место там тихое, спокойное. Мне там по душе.

— Хорошо, впрочем, если вы передумаете, так скажите мне о том. Кстати, а ваш товарищ, капитан Дорфус, не думает у меня поселиться? — Волков был бы не против, чтобы и этот офицер жил тут же. Всякое может случиться, он не хотел бы снова воевать, но кто может заречься от войны, не сам начнёшь, так за тебя начнут, вдруг придётся сесть в седло, и тогда такой человек, как капитан Дорфус, был бы очень кстати.

— Я его уговаривал, — отвечал Мильке, качая головой, — предлагал строить дома рядом, но у него в Геберсвилле невеста с домом, а у тестя выгодное дело, так что он отказался.

— Жаль, — сказал кавалер, впрочем, что уж Бога гневить, он и Мильке был рад.

Кавалер после поговорил ещё с одним человеком, то был приезжий пивовар, который просил у хозяина разрешения поставить пивоварню у западного ручья, у того, что за солдатским полем, так как вода там хорошая. Волков подумал, что дело это хорошее, тем более если он надумает ставить тут ещё два постоялых двора. Но нужно было поговорить о цене и процентах. Надо было подумать. Поэтому решил он с пивоваром встретиться на следующий день.

А тут как раз и Ёж по двору проходил, в одной руке крынка молока, в другой полкруга хлеба. Не был похож этот мошенник на того, кто ужинает молоком.

— Это ты кому понес? — спросил кавалер.

— Так этому… Разбойнику, сегодня ещё не кормили его. Вот взял…

Тут генерал и вспомнил про бриганта. Совсем дела его закружили, совсем он про него забыл, и эти два болвана, Сыч да Ёж, ему про него не напоминали.

— На старой конюшне он?

— Ага, там всё сидит, — сказал Ёж.

Волков подумал, что это недалеко, но идти туда пешком, хромать через всю деревню ему не хотелось, и он сказал:

— Господин Фейлинг, прошу вас, оседлайте коней, хочу ещё раз поговорить с бригантом.

Ёж поспел туда вперёд