Книга Нюрнбергский процесс глазами психолога - Густав Марк Гилберт

— Почему вы ни слова не сказали об этом на процессе?

— Да просто не мог вот так взять и начать нападать на фюрера — просто не мог, и все. Я не такой, как некоторые немцы. не хочу говорить ничего дурного о других обвиняемых, но не могу сказать, что был против него. Нет, я заявлю о том, что не мировое еврейство повинно в развязывании этой войны, такова моя точка зрения, и я изложу ее, но считаю невозможным для себя говорить о том, как сражался с фюрером по этому вопросу.

— Вы действительно с ним сражались?

— Ну, иногда, в тех или иных случаях я был солидарен с мнением нашего правительства. В конце концов, я сотрудничал в правительстве антисемитов. Но сам никогда им не был…

8 мая. Защита Дёница. Показания Дёница

Обеденный перерыв. Случаю было угодно, чтобы адмирал Дёниц в статусе преемника Гитлера ровно год назад в этот же день вел переговоры о капитуляции, а сегодня, в годовщину этой капитуляции давал показания у стойки свидетелей. За обедом я напомнил ему об этом, на что он сухо заметил:

— Поэтому я здесь и сижу… Но если бы мне пришлось снова оказаться в подобной же ситуации, я вряд ли мог поступить по-другому.

— Даже знай вы о том, что вам предстоит год спустя?

— О нет, с тех пор я поумнел на 100 тысяч лет. Я просто имел в виду, что, если принимать во внимание то, что знал и думал тогда, я в той ситуации просто не мог действовать по-иному.

Папен вычитал из газет, что де Голль отказался участвовать в правительственных торжествах по поводу дня Победы в Париже, заявив о том, что вместо этого собирается посетить могилу Клемансо. Я спросил Папена, как он расценивает такой жест.

— Этим он дал понять, что не желает иметь ничего общего с нынешним правительством социалистов, подчеркнув свое уважение к Клемансо, как символу французского национализма.

— Французского шовинизма! — поправил его Нейрат.

Эта фраза положила начало дискуссии, в которой Папен и Нейрат настаивали на том, что львиная доля ответственности за политическую ситуацию, позволившую Гитлеру прийти к власти и впоследствии начать Вторую мировую войну, лежит на Америке. И все из-за нежелания США вступить в Лигу Наций.

— Если бы ваша страна стала членом Лиги Наций, эта организация не превратилась бы в полицейское ведомство по контролю исполнения Версальского договора. Не было бы и Гитлера. И весь послевоенный период был бы отмечен совершенно иными тенденциями.

Оба мотивировали это тем, что голоса США вполне хватило бы для того, чтобы пересмотреть Версальский договор в пользу принятия варианта Вильсона. И в таких условиях дело никогда не дошло бы до Мюнхенского соглашения, и, что самое важное, этому выскочке Гитлеру ни за что бы не забраться на вершину власти.

Послеобеденное заседание.

В ходе послеобеденного заседания Дёниц в своей защитительной речи заявил, первое: он, будучи офицером, не имел полномочий решать, является ли война захватнической или же нет, а был обязан подчиняться приказам и распоряжениям свыше. Приказы на начало подводной войны отдавались адмиралом Редером. Дёниц заявил, что установка вооружений на торговых судах вынудила немцев атаковать эти суда без предварительного уведомления. Он зачитал и приказы британского Адмиралтейства, по его мнению, оправдывавшие действия немцев. Дёниц утверждал, что и британцы в той же степени нарушали правила ведения морской войны.

Тюрьма. Вечер

Камера Йодля. В тот вечер Йодль поведал мне о том, как 7 мая 1945 года подписывал капитуляцию с союзными державами в Реймес. Он утверждал, что заявил начальнику штаба генерала Эйзенхауэра Беделлу Смиту, что он, Йодль, готов отдать приказ о том, чтобы солдаты не удерживали русский фронт в тех случаях, если видели для себя возможность сдаться в плен в американской или британской оккупационных зонах. В связи с заявленным им он попытался испросить четырехдневный срок, прежде чем подписанный им акт вступит в силу, чтобы он мог отдать соответствующий приказ об организованном отходе войск с Восточного фронта. Йодль утверждал, что данная просьба была отклонена Эйзенхауэром, и вместо четырех дней Йодль получил всего 48 часов. Затем шифровка с перечисленными в ней условиями переговоров была отправлена Дёницу. Один из полковников генерального штаба на американском танке был доставлен через зону боевых действий в Чехословакию для передачи приказа об отступлении частям Восточного фронта.

— Таким образом, я спас от русского плена 700 тысяч человек, но имей мы в запасе четыре дня, я мог бы спасти значительно больше.

Йодль, улыбнувшись, добавил, что русские и поныне не могут понять, как могло случиться такое, что все войска и самолеты, с которыми им приходилось сражаться, вдруг враз исчезли.

Камера Кейтеля. Кейтель заверил меня, что прекрасно помнит, какой сегодня день, как помнит и о том, что связано с подписанием акта о капитуляции, однако эти воспоминания особого удовольствия ему не доставляют. Главная причина неудовольствия Кейтеля — то, что капитуляцию подписывал не Гитлер, а он. Ведь именно ему, Гитлеру, следовало взять на себя ответственность за все, что произошло.

— Как я уже говорил Йодлю, Гитлер, если уж так рвался в верховные главнокомандующие, обязан был испить свою горькую чашу до дна. Ведь приказы нам отдавал лично он. И всегда повторял: «Я беру на себя ответственность за это!» А потом, когда действительно настало время взять на себя всю полноту ответственности, его не оказалось, и мы должны были расхлебывать все в одиночку… Это некорректно. Как солдат, он обязан был стоять до самого конца.

Внезапно Кейтель взъярился, и все фразы сопровождались темпераментной жестикуляцией.

— Он надул нас! Он не сказал нам всей правды! Это мое твердое убеждение, и никому меня не переубедить! И если даже он и не лгал нам напрямую, все равно мы были вынуждены по его милости блуждать во мраке и сражаться за невесть что.

Я снова попытался ввернуть тему верности. Однако Кейтель, как и прежде, был убежден, что ему, как офицеру, не оставалось ничего другого, как подчиняться своему верховному главнокомандующему. Он, по его словам, не принадлежал к числу тех политиков (намек на Шахта), которые, распинаясь о верности фюреру и чести, втайне плетут сети заговоров против него.

— Я сорок лет был честным и исполнительным солдатом, и для меня не существует ничего, кроме кодекса чести.

9 мая. Главное — подчиняться!

Утреннее заседание.

Дёниц, сославшись на то, что поскольку Германия со всех сторон была окружена врагами, любая попытка заговора могла расцениваться лишь, как угроза германскому государству, и (тут он бросил на Шахта взгляд искоса) каждый, кто отваживался на подобное, мог расцениваться лишь как изменник (при этих словах Геринг принялся энергично кивать, затем, подавшись вперед, тоже уставился на Шахта). Дёниц снова попытался оправдать отданные им приказы топить суда без предварительного оповещения и не прибегая к спасению оставшихся в живых членов команды и пассажиров, заявив о необходимости принимать во внимание условия ведения боевых действий. В завершение своей оправдательной речи Дёниц пояснил, почему не считал разумным сложить оружие раньше — в этом случае на Восточном фронте погибли бы миллионы людей.