Книга Цветущий сад - Маргарет Пембертон

— Я восхищаюсь тобой, Нэнси. В самом деле! Для того чтобы на людях выглядеть такой респектабельной и вместе с тем вести жизнь шлюхи, надо иметь большой талант.

Глаза Нэнси вспыхнули.

— Я никогда не притворялась. Кем я была? Твоей любовницей, и только!

Голос Рамона сделался мягким как шелк:

— Но это здесь, вдали от прессы. Меня восхищает изобретательность, с которой ты улаживала свои тайные любовные делишки в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Нэнси попыталась вырвать руку из его тисков.

— Как ты смеешь называть меня шлюхой! Ради тебя я оставила мужа, свой дом… — Она в ужасе замерла на полуслове.

Его глаза превратились в узкие щелочки. На них уже оборачивались, но Нэнси и Рамон ничего не замечали.

— Зачем? — резко спросил он. — Чтобы немного позабавиться? Несколько недель развлечься?

Нэнси была так бледна, что Рамон подумал, не упадет ли она снова в обморок.

— Отойди от меня, — прошептала она, задыхаясь. — Ты говорил, что никогда больше не прикоснешься ко мне! Так не пачкай свои руки о шлюху!

Она развернулась, и бокал шампанского опрокинулся на шелковое платье Бобо. Нэнси чувствовала, что все обратили на нее внимание, и когда она выбежала из комнаты, наступила ошеломляющая тишина.

— Как вызывающе она себя ведет, — сказала вновь прибывшая дама.

— Невероятно, — согласилась другая. — Такое можно ожидать от итальянцев, но не от американцев. И уж, конечно, не от этой американки.

— Может быть, пойти за ней? — взволнованно спросила Чарльза Джорджиана.

Он ответил не задумываясь:

— Оставь ее. Я не знаю, что происходит, и не хочу знать. Санфорд находится на грани помешательства, а Нэнси… — Чарльз не нашел слов. Он взял уже третий за последние пять минут бокал виски с подноса у стоящего поблизости официанта. Для начала это было уже чересчур. Пожалуй, на войне было спокойней, чем в «Санфорде».

Глубокая неистовая злость позволила Нэнси пережить следующие две недели. Она больше не выступала в роли хозяйки отеля. Ни одна сила на земле не могла заставить ее сделать это. Нэнси не появлялась на обедах, коктейлях и балах. Она занималась живописью и время от времени, когда в бассейне и поблизости никого не было, купалась. Ей было неизвестно, что с террасы Зии за ней непрерывно наблюдал Рамон. Он стоял, стиснув руки за спиной. Единственным его компаньоном была бутылка виски. Неделю назад Вильерс сообщил ему о привычке Нэнси плавать между семью и восемью часами вечера. С тех пор он располагался в затемненной бильярдной и наблюдал в подзорную трубу, как она до полного изнеможения плавала от одного борта бассейна до другого, после чего, дрожа, вылезала из темной воды.

Рамон продолжал встречаться с Тессой, и его нежность к ней все возрастала, но это была не любовь. Любовь — это то, что он чувствовал к Нэнси.

Других мужчин у нее не было. За ее номером велось не менее строгое наблюдение, чем за Белым домом. Рамон не понимал ее поведения. Всю жизнь женщины упрашивали его остаться с ними. Ночь за ночью он боролся с искушением пойти в бассейн и взять Нэнси силой или утопить. Иногда он чувствовал, что сможет успокоиться только тогда, когда сделает и то, и другое.

Тошнота у Нэнси продолжалась. Теперь на завтрак ей подавали только тосты, черный кофе без сахара и минеральную воду.

Мария молилась, чтобы консультации Нэнси с доктором остались незамеченными. Обмороки и кровотечения из носа у нее прекратились, так же как и месячные. Вероятно, доктор Лорример забыл упомянуть о возможной тошноте по утрам. Нэнси переносила ее стоически. К десяти-одиннадцати часам она чувствовала себя вполне сносно, чтобы заняться живописью. Несколько приступов тошноты — небольшая плата, когда страдаешь неизлечимой болезнью. Ребенком Нэнси видела, как умирала от язвы ее двоюродная бабушка. По сравнению с ней ее страдания — пустяки.

Джованни уехал в Рим с ее картинами, и за вторым полотном последовало третье. Чета Запари тоже покинула отель: Алексия на борту яхты «Рослин», а граф, очень довольный, — на лайнере, направляющемся в Дурбан.

Седьмого апреля сыновья последнего германского кайзера Фридрих и Губерт появились на публике в униформе нацистских штурмовиков. Шестнадцатого апреля на Мадейру наконец прибыли Верити и Дитер — граф и графиня Мезрицкие. На графе была та же самая униформа, что и на сыновьях бывшего кайзера.

Подавленное настроение Нэнси сменилось радостью при встрече с дочерью. Она обняла ее, но от хрупкой фигурки Верити веяло ледяным холодом. Нэнси вспомнила, что Верити не любила публичного проявления чувств. Ирландская кровь Чипса передалась его внучке.

— Дорогая, ты выглядишь просто изумительно! — сказала Нэнси, отступая назад и оглядывая свое единственное чадо.

Нэнси не кривила душой. Верити никогда не была хорошеньким ребенком. У нее были прямые волосы, а черты казались слишком крупными для маленького, заостренного личика. В компании она обычно чувствовала себя неуверенно и неловко. Нэнси старалась, чтобы в их доме в Хайяннисе всегда было много сверстников дочери, с которыми она могла играть. Верити принимала их без особой радости. Дети чаще играли друг с другом, а она наблюдала за ними со стороны. Когда Верити подросла, Нэнси не жалела сил, чтобы преодолеть ее застенчивость. Она считала, что девочка должна много плавать, кататься на лошади, играть в теннис и танцевать. В средней школе Дорчестера Верити держалась обособленно и считалась очень замкнутой. Она наотрез отказалась перейти в центральную городскую школу Бостона. Шофер ежедневно отвозил ее за город, и она возвращалась, как всегда, молчаливой. Нэнси страдала из-за нее. Сама она никогда не была такой застенчивой и ранимой.

Но сейчас прямые волосы совсем не портили ее. Она давно уже пыталась завивать их и делала старомодную короткую прическу. Как ни странно, но это ей шло. С годами она выработала свой стиль и резко отличалась от сверстниц — пустых хихикающих девиц. В ней также проявилось врожденное высокомерие — результат усилий по преодолению застенчивости. Она по-прежнему держалась в стороне, во многом благодаря своим необычным взглядам. Юноши были заинтригованы и даже немного побаивались ее. В день семнадцатилетия Верити Нэнси наконец облегченно вздохнула. Отвергнув всевозможные оборки и жабо, дочь надела простое платье, выбранное с безошибочным вкусом. Она выглядела гораздо старше своих одноклассников и большую часть времени беседовала со знакомыми родителей, друзьями семьи и знакомыми, жившими на Кейпе и пришедшими ее поздравить. У Верити не было недостатка в партнерах по танцам, и она не проявляла никакой застенчивости. Более того, для девушки своих лет она казалась слишком самоуверенной.

Графа Дитера Мезрицкого привели с собой Холлоуэйсы. Девушки чуть не свернули себе шеи, заглядываясь на него, и местные юноши рядом с ним выглядели весьма бледно. Графу было чуть больше двадцати. Он выделялся из окружающих светлыми волосами и голубыми глазами. Дитер вел себя так же, как Верити, замкнуто и обособленно, что вызывало к нему повышенный интерес. Каждая из присутствующих девушек пыталась привлечь к себе взгляд его светлых скучающих глаз. Но он не пил и, к их глубокому разочарованию, отказывался танцевать.