Книга Тени за холмами - Антонина Крейн

— Я не следил за ва…

Договорить он не успел. Дама резко повернулась, схватила его за широкий хомут-воротник одеяния и притянула к себе. И одновременно наверх, приподнимая над настилом. Горди замер, как суслик, когда незнакомка, оказавшаяся в пяти дюймах, недобро уставилась ему прямо в глаза. Её единственный зрачок вырос и пульсировал, будто она испугалась или была возбуждена.

Прошли долгие две секунды, после чего дама отпустила волшебника.

— Так тебе хватит эмоций? — хмыкнула она, уже почти дружелюбно.

Между тем, жук-фаворит, укушенный за членистую ногу, вдруг упал на треке прямо перед ними, подняв тучи пыли и подмяв под себя жокея. Следующий бегун напрыгнул на него и стал терзать огромными жвалами под ликующие крики толпы.

Гординиус поморщился, а женщина, наоборот, с интересом перевесилась через парапет.

— Третий, пятый и девятый номера тоже проиграют, — громко сказала она и пошла к выходу с трибун. Люди расступались перед ней, как перед прокаженной, а те, кто услышал «пророчество», вдруг стаяли отчаянно черкать что-то в своих игральных бланках…

Гординиус бросился за незнакомкой.

Он молча проводил её до лестницы. Потом по лестнице. Потом, не говоря ни слова, вышел вслед за ней на темную улицу.

— Малыш, а что тебе, собственно, надо? — не выдержала женщина кварталов эдак пять спустя. — Я знаю, в пустыне водятся змеи, которые кусают человека, а потом ползают за ним, пока он не сдохнет от порции впрыснутого яда. Но ты вроде даже не скалил зубки.

Гординиус приободрился.

— Как вы это сделали? — спросил он. — Исчезли из дворца? Какая-то иллюзорная формула? Очень качественно! Носите много браслетов-накопителей?

Женщина хмыкнула и не ответила.

— Ваша дворцовая эскапада впечатлила меня, — патетически продолжил Горди. — Такая магия и такая дерзость. Если честно, я весь день про вас спрашивал. Узнал, что вы приехали в Иджикаян всего две недели назад. Как же вам удалось сразу попасть на работу в Аль-Паламос? И как… — он вдруг замялся.

— И как я умудрилась сразу вылететь, ты это имел ввиду? — ехидно «подбодрила» женщина.

— Нет. Я хотел сказать: и как вы, прах побери, осмелились поднять голос на султана?!

— А ты на меня как осмелился?

— Когда?

— Только что, малыш.

— А что, нельзя? Убьете меня?

— Пф. Пха. Я не пачкаю руки просто так.

— АГА! Так вы из Гильдии Убийц?!

— Какой ты забавный. Еще идеи?

Так они проговорили до следующего утра, сначала наматывая круги по Хардурману, потом переместившись в затхлый бар, потом — к Гординиусу в квартиру. Сначала женщина откровенно насмехалась над альбиносом, затем вдруг начала сама задавать ему вопросы, потом, как-то незаметно, он вывалил ей всю свою жизнь — и все сопутствующие оной тряпки вроде тайных надежд, разочарований, обид. А потом они стали говорить про Шолох. Оказалось, женщина перестала жить там два года назад, поэтому столичные «новости» (очень условные новости, м-да) она рассказывала ему, а не наоборот.

Про себя, правда, она так ничего и не поведала, кроме имени.

— А у тебя фамилия Сай? — спросила Тишь. — Ты приютский мальчик, значит, выбрал её сам в год получения гражданства. Почему же «Сай»?

— В честь лесного короля Сайнора, — признался Горди, и это был первый раз в жизни, когда он рассказал это. — Он мне нравился в детстве. Был моим героем.

Косая ухмылка перечеркнула неэмоциональное лицо госпожи Тишь. И снова женщина посмотрела на альбиноса так странно и внимательно, как тогда, на арене.

— А сейчас нравится?

— Сейчас мне всё равно.

— Мне тоже малыш. Мне тоже, — сказала она, хотя он, ей-небо, и не спрашивал.

* * *

Они подружились.

Тишь даже переехала к нему. Толку в домохозяйстве от неё не было никакого. Она могла целыми днями валяться на тахте, написывая что-то в тетрадь или просто пялясь в потолок. Поначалу Гординиуса это раздражало, но потом он привык.

«Будем считать, я завёл себе кошку», — думал он, косясь на гостью. Тишь только криво усмехалась в ответ, будто мысли читала.

Хотя почему «будто»? Месяц спустя она раскрыла Гординиусу свою тайну. Вернее, целых ворох своих пепловых тайн. Вывалила развеселое прошлое на суд альбиноса так буднично, будто решила рассказать анекдот, а не поведать о кровавых застенках шолоховской контрразведки.

У Гординиуса случилась форменная истерика.

Он бегал по квартире и орал, изредка начинал задыхаться, краснел, белел, таращил глаза и чуть ли не плакал. Тишь лежала на спине, закинув ступню одной ноги на колено другой, и, задрав рукав мантии, любовалась свежей татуировкой Глазницы: той, которую сделала при помощи крови, украденной в Пике Волн.

— За что, за что мне это?! — в голос стонал Гординиус.

— Ты же сам решил набиться ко мне в друзья.

— Я не думал, что вы мятежная Ходящая!

— Пх. Архимастер мятежных Ходящих. Не преуменьшай, пожалуйста, мой опыт.

— О боги!… Вы… Сколько горожан вы убили во время бунта?! А до этого?! — в иные моменты Горди завывал, как прахова волынка. — Вы вообще человек?! Все эти ваши запредельные Умения… Маски, плащи, посохи… Совершенная секретность… Хляби небесные, а если об этом узнают? О том, что вы живете у меня?! Меня казнят! Я стану предателем! О, что за проклятое невезение!

Тишь лениво поднялась, налила из-под крана кувшин ледяной воды и плеснула в лицо волшебнику.

— Успокоился? — участливо спросила она, пока он отряхивался посреди комнаты, как ощипанный лебедёнок. — Я тут законно, малыш. Я в своём полном праве. Так что зря ты так безобразно кривишься. И вообще — заимей привычку дослушивать, прежде чем гнать коней нервного срыва.

Гординиус, действительно, успокоился. Тогда Тишь рассказала ему и продолжение.

То, как её бунт был подавлен. То, как её приговорили к смертной казни, но потом сменили виселицу на пожизненное заключение. То, как ей повезло: в каменном мешке к её услугам была бумага, маг-светильники и писчие перья. В карцере Тишь разработала много новых магических формул и инструментов; по памяти отрисовала карту столицы и прикинула те слабые места госбезопасности, которые не успела подлатать во время службы; вспомнила программу обучения Ходящих в Пике Волн и снабдила её своими комментариями; переосмыслила некоторые отношения; написала мемуары и, кажется, потихонечку,

полегонечку,

по капельке

сошла

с

ума.

Что проявилось не сразу.

За семьсот семьдесят один день заключения у Тишь был только один посетитель: Его Величество Сайнор, явившийся как-то раз в ночи, инкогнито, наряженный в ключника.