Книга Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Белобрысая пустельга переобулась и на пару секунд застряла у зеркала, поправляя неприятно сверкающие украшения. Помимо массивных, отдающих совковой сферой обслуживания колец (аквамарин, изумруд, дешевенький хризолит и нагло сияющий сапфир), на Соне мрачно покачивались похожие на удавку бусы в три ряда — опалы и рубины, самые нехорошие камни. Можно подумать, что девчонка замужем за каким-нибудь восточным шейхом, который имеет обыкновение вышвыривать своих жен из гарема по принципу «в чем была». Неужели дуреха не понимала, что первый же обнаруживший ее дворник без зазрения совести снимет с нее все эти цацки? Ой, мирские, пустоголовые они все какие-то…

Марфа честно понадеялась, что гостья уложится в сорок — сорок пять минут. Даже подумала о том, что можно предложить Соне чаю, а самой быстро поставить тесто: если девчонка в шоке (а он должен наступить, по-другому не бывает), то она не обратит внимания на странные напевы, которые сейчас прозвучат над разделочным столом. В крайнем случае этой пигалице можно будет промыть память — лишним глотком зерничного чая или дополнительной рюмкой того мам-Ириного роскошества.

Но все сразу пошло сикось-накось. А Марфа еще, дуреха, не пожалела свежей заварки, сыпанула в чайничек все нейтрализующие и очищающие мозг травинки-пылинки.

Проблемная Сонька в ответ на приторное: «Пей, детонька», — отрицательно мотнула головой:

— Сил нету.

Еще и из рук ее поить, скажите на милость! Не прямо сейчас, а через пару минут, чтобы не вызвать подозрения настойчивостью. Работать с клиентками всухую, без поддержки отваров и правильного теста, Марфа не сильно любила, берегла молодость и силы — ей еще Анечку поднимать, мало ли что. Но сейчас приходилось надеяться только на память собственных рук и крепкость слов. А это будет слишком жирно для обычного бюджетного клиента. Ну да ладно…

Раскаянием или стыдобой (как это зачастую бывает у неудачливых суицидников) от Сони не пахло. А вот яростные запахи, включая хорошо очищенную ненависть, распознавались на раз. Работать с такими состояниями было сложно, но довольно интересно. Марфа как-то даже потеплела немножко, простила неудачливой невесте истраченный впустую чай и сожранное время.

— У вас курить можно? — рявкнула вдруг Соня.

Сама Марфа при клиентах никогда не дымила, чтобы не выпадать из образа, но им, выложившим на стол золотой аванс или блестящий гонорар, позволяла и сигареты, и многое другое. А с этой истерички толку как с козла молока.

— Что ты, милая моя, это же грех! — укорила Марфа.

Соня брезгливо поморщилась и убрала обратно в нагрудный карман кофточки плоскую коробку с пестрым, попугайским «Собранием», затем завела руки за шею и отстегнула крючок переливчатого ожерелья — словно выпустила его на свободу. Оправленные золотом камни замелькали в ладони — это горе-невеста начала наматывать на руку драгоценную нить. Замотала запястье — как забинтовала — потом стала разворачивать ювелирную красоту обратно.

Камни нехорошо блестели, хотя и были сравнительно молодыми, чистыми, лишенными влияния (из-за отсутствия обязательных трех жизней и трех смертей в своей истории). В общем, выглядели не просто вызывающе, а как-то даже и по-хамски. От них сильно тянуло чем-то вроде сырости, сквозняка или того озноба, который охватывает заболевающих гриппом. В общем, глаза бы на такое не глядели. Или глядели бы, но… в качестве гонорара за некое благополучно совершенное благодеяние особо крупного масштаба, как-то: предотвращение авто- и железнодорожных, промышленных, химических, биологических и ядерных катастроф, несчастных случаев, торговли живым товаром, покушений на убийства, сексуальных домогательств по отношению к несовершеннолетним и заведомо недееспособным… Стоп. Самоубийство, кстати, под такое толкование тоже попадало. Именно как убийство себя. Так что можно было попытать счастья, намекнуть мирской на то, что без Марфиной помощи лежать бы ей сейчас на асфальте с размызганными мозгами и без ювелирных безделиц. А коли так, то можно и отблагодарить…

Такие разговоры требуют хирургической сложности и психологической достоверности, без чая их исполнять проблемно. Марфа отодвинулась от раковины, на которую опиралась эти несколько молчаливых минут, подошла к неподвижной, словно заметенной дурными мыслями девице, ухватила чашку с исцеляющим чаем и кратко двинула Соньке фарфором в зубы:

— Давай, детонька моя, согревайся.

«Детонька» резво мычала и отфыркивалась, тряся капризной челкой. Марфа вдруг вспомнила, что на балконе эта дуреха сидела в тоненькой куртке, сквозь которую проглядывалось полное отсутствие каких бы то ни было денежных купюр, а сумку Соня тоже почему-то не носила. Видимо, готовилась умереть неопознанной — без денег, документов, мобильного телефона и ключей от квартиры. И без записки, что совсем уже как-то непорядочно.

— Давай, моя золотая, ам! Не за маму, не за папу, а за… Тебя как зовут, детонька?

Соня стремительно пискнула свое краткое, птичье имя. Но от чая вновь отказалась, расплескав содержимое кружки частично по столешнице, частично по пушистой кофточке. Пришлось отступать и даже несколько извиняться.

Но экс-невеста сперва махнула рукой, потом сказала: «Вам ваш Бог простит», — а потом все же выкатилась из-за стола в ванную комнату, замывать ароматное чайное пятно. Рубиново-опаловая нить свернулась на столе длинной тощей змеей, даже не укрылась в тени все той же неприятной бутылки. Так лежала. Поддразнивала.

Марфа еще успела подумать, что лет тридцать назад у нее имелась похожая кофточка, но куда лучше. Потому как куплена была не в бутике, торгующем турецко-китайской шелупонью, а в «Березке» на Ирочкины чеки. По всем нормативам эти бумажки (равно как объявившиеся куда позже акции и прочие ваучеры) к купюрам не приравнивались, а потому брать их у мирских можно было вполне свободно. Более того, в те времена, когда за иностранную валюту давали немалые срока, всевозможные импортные деньги тоже считались отнюдь не деньгами. Но осторожная мама Ира все равно предпочитала тогда брать оплату дефицитом, а на голодном рубеже восьмидесятых и девяностых и вовсе талонами.

Потом в ванной загудел криво подогнанный кран, Марфа как-то сразу вздрогнула, подумала, что надо было закрыть дверь в Анечкину комнату, но вместо этого снова глянула на камни. Еще нерабочие, ничего сильнее простуды не вызовут, даже если их примерить на секунду. Но лучше уж не примерять, а оценивать. И не дома на кухне, а у мам-Ириного ювелира. Попробовать, что ли?

Перерыв в разговоре получился знатным, а сама беседа не задалась, так что можно было начинать работу с любого пункта, с любой зацепки. Другое дело, что из ванной Сонька вернулась совсем какая-то ощипанная: видимо, начала уже себя грызть за чуть не сделанную дурь. Марфа устыдилась своих коммерческих мыслей, снова зажурчала чайничком, досадуя, что не успела воспользоваться девчонкиным отсутствием и сыпануть кое-чего в чашку. Впрочем, надежда на такой вариант еще оставалась: если горе-невеста все же хлебанет из своей бутылки жутковатого пойла. Забей-трава со спиртом сочетается не очень, зато растворяется быстро, полторы минуты уже, считай, прошло, так что…