Книга Охотники за голосами - Роман Романов

Вождь направился к своему столу, обошел его, открыл потайную дверь. Сашка не отставал. Часы остались лежать рядом с Женькой.

– Иосиф Виссарионович, а что эти знаки на крышке означают? Вернее, понятно, Православная Русь, империя, СССР, а вот лодка?

– Не лодка, а ковчег. Я все время строил ковчег, да теперь понятно, что не успел. Спасибо за приятные рассказы о будущем. – Сталин заметно повеселел. – Ага, Яшка Свердлов первым делом так с часов и перерисовал звезду на флаги, так все и получилось… Запомните: все будут стремиться на Русский Ковчег, я же говорю, мир сожрет сам себя, если Россию не съедят раньше, это уж вы там сами, у себя в будущем решайте…

– Подождите, какой сегодня год и день?

– Пятьдесят третий, весна скоро, март стучится в двери, хватит, товарищи, разговоров, – мирно попросил еще раз вождь, – хватит!

– Иосиф Виссарионович! – Кобылкин пытался успеть, тараторя и хватаясь за каждую минуту.

– Вы же помрете скоро! А часы нам отдаете! Что нам с ними делать, зачем они нам?

Сталин остановился, повернулся к братьям, и так же спокойно, как будто речь шла не о нем, сказал:

– Потому и помру, что отдаю вам часы. И не помру, а меня предадут. Скажу вам по секрету, я так же одинок, как ваш Николашка. А потом предадут еще раз, после смерти. Но как за царя покаются, так и меня простят, запомните это там, в будущем… И с часами сами решайте. – Сталин хитро посмотрел на Сашку. – Если вы здесь, значит, знаете, что с ними делать, или узнаете!

– Иосиф Виссарионович, еще вопрос, важный, правда! – Сашка перевел дух. – А почему часы в Пскове и в Томске? Ну, правда, мы же сами томичи!

Не задумываясь в этот раз, Сталин сразу же ответил:

– В Томске сила особая, я еще в сорок девятом сказал в Томске главный комбинат строить, ядерный щит, моя главная фигушка империалистам, – Сталин весело ухмыльнулся. – Может, из-за Мертвого Кедра? А вот Псков – понятно, там все главное для Русского государства рождается, и там же все умирает бесконечно. Псков и есть – часы…

– Но в ваше время это же заштатный городишко! – почти вскрикнул Кобылкин, пытаясь успеть понять как можно больше и мысленно жалея о том, что так долго рассказывал Сталину про будущее. – Тогда уж Сталинград!

– Сталинград, да… – Сталин задумался. – Сталинград – да! Но рождается и умирает – во Пскове… После великой войны страна стала навсегда другой, навсегда, и послевоенный мир стал совсем другим…

– Причем здесь послевоенный мир и Псков? – недоуменно перебирая в голове весь список городов-героев, спросил Кобылкин…

Сталин, уже было сделавший еще один шаг к потайной двери, вновь обернулся и произнес:

– А что было написано на знамени Победы над Рейхстагом, вас разве в будущем не учили? Идрицкая дивизия, Идрица. Великую Победу Советского Союза в мировой войне возвестил флаг из псковского райцентра… Из псковского райцентра… Сам удивился, как узнал…

Вождь решительно распахнул сливающуюся с интерьером дверь, за которой Кобылкин заметил лестницу, ведущую куда-то вниз… Вдруг сзади от стола заседаний раздался громкий голос Круглого:

– А нам-то что делать? Нам-то теперь куда?

Не оборачиваясь и явно с усмешкой вождь плавным движением поднял руку и с сильным акцентом громко сказал:

– В квартиру к себе нэ зову, да, но если завтра вас найдут – отвезут на Лубянку, очень уж вы на английских шпионов похожи, хе-хе-хе…

Кабинет вождя

Под удаляющийся вниз, словно в преисподнюю, старческий смех братья переглянулись. В глазах обоих было недоумение. Сашка вернулся к столу и взял в руки часы. Круглый, оглядываясь по сторонам, сказал:

– М-да, здесь яиц Фаберже явно не найти… А он не дурак, да? Этот Сталин получается…

– Какие яйца, Жень! – воскликнул Кобылкин, садясь за стол заседаний. – Прикинь, вот на этом месте проходили всякие совещания, разносы, принимались решения, ух! Аж мурашки по коже! Что же нам делать, а?

– Знаешь чего, дорогой мой братец! Приключения, конечно, что надо, но я бы уже домой! Меня так мутило последний раз, что я думаю: больше никаких перелетов, а по своей воле – уж точно, увольте! Давай вот сейчас розеточку найдем на двести двадцать, пальцы вставим – и домой! Да и шпионом английским как-то мне не хочется… Теперь же все ясно с часами! И никого мы спасти не сможем, и Царь испил свою чашу, не нам его от его Креста отводить. Может, я, конечно, слишком заумно говорю, но поверь, я точно теперь знаю, что не нам! В конце концов, вон Сталин всем воздал за царя, и еврейско-банкирской мафии, и народу, и попам, и интеллигенции! И ты знаешь, лучше уж пусть он отомстит, заодно страну отстроив и возвеличив, – я с ним согласен, – чем эти сектанты, эсэсовцы, свердловцы. Можешь плюнуть в меня, но я так считаю. Еще неизвестно, при ком детских слезинок больше было: при нем, или когда казаков с малыми детьми живьем закапывали да штыками кололи, или когда в наше время в девяностых народ водкой паленой травили и дедов, померших с голодухи, в мешках полиэтиленовых хоронили. Я только не понимаю, причем тут эти часы и мы с тобой? Кто мы такие вообще? Автослесарь с переучкой-историком из провинции. Давай уж честно: мы в этой власти с тобой – ни бум-бум, и про царя совсем все не так оказалось, как мы себе думали, и про Сталина. Да и про свое время, если уж начистоту, ничего мы не знаем! Так смешно ты пыжился, когда на вопросы вождя отвечал…

Женька, закинув голову вверх так, что стал виден острый кадык на его сильной борцовской шее, громко засмеялся. Сашка сидел за столом, держа половинки часов на ладонях. Не сводя с них глаз, он начал говорить, не споря, не отвечая, а как будто размышляя вслух:

– Я думал, что есть прошлое и будущее, что душа во сне может летать и туда, и сюда. Мы смогли перебросить тело, и что? Узнали про тайну Романовых, узнали, что часы оказались с Федором Кузьмичом в Томске, узнали, как Юровский завладел часами и отдал их Свердлову, как Сталин их забрал, кроме крышки… И вот они у нас в руках, зачем? Зачем, а? И что мы с ними делать будем? Президенту отвезем? Если вернемся…

Сашка встал и, почти как Сталин, но с часами в руках заходил по кабинету взад-вперед. Какая-то мысль мучила его. Казалось, он никак не решался ее высказать. Наконец он остановился, повернулся к Круглому, внимательно следившему за братом, и сказал:

– Жень, нету никакого «взад-вперед», время бегает по кругу, как тень от Кедра в Нарымской тайге! Происходит одна и та же битва за Россию, и внутри, и снаружи. Гляди, что у Николая, что у Сталина, что в наше время у России одни и те же силы, одни и те же конфликты, одни и те же предатели, одна и та же пропаганда! Западники – славянофилы, горластая или слезливая интеллигенция и простой народ-деревенщина, зажравшиеся бояре и одинокие цари, спецоперации по развалу империи и собирание земель в кулак – одно и то же! Понимаешь? Просто с каждым кругом часовой стрелки и властители, и враги, и пятая колонна, оправившись и подготовившись, с новым оружием и старой ложью вновь сходятся в смертельной схватке, и народ каждый раз оказывается перед выбором: за красных, или за белых, за самостийность, или за державу, за, за… – Кобылкин споткнулся, подбирая слова, – за сытое брюхо на диване, или за любовь и подвиги…