Книга Осада Монтобана - Жюль Ковен

— Твои коварные замыслы подлее того, что совершил наш отец! — вскричал он с пеной у рта. — Низкая тварь! Жизнью нашей, которой мы обязаны ему, мы ответили бы тебе за его преступления против твоих родителей, но не честью нашей, которой обязаны самим себе, не душою нашей, дарованной нам Богом!

— Клянусь спасением моей души, — вскричала она, — будь я мужчина, я отмстила бы вам с оружием в руке! Зачем отказывают нашему полу в праве кровавого возмездия даже тогда, когда и сердце, и рука тверды и готовы для подобной мести! Чья вина, если наша расплата должна пролагать себе путь, подобно наводнению, которое подмывает, покрывает тиной и поглощает, вместо того чтобы подобно пожару, пожирать освещать и очищать...

— Мы спасли жизнь тебе, твоему приёмному отцу, мы вырвали тебя из рук наёмных банд, — сказал в свою очередь Анри, — нам ты обязана была благодарностью вместо ожесточённой злобы: не щадить нас следовало тебе, а уничтожить нас мгновенно.

— Я не убийца! — сказала с надменной иронией Валентина де Нанкрей.

— Всё вздор! — возразил младший де Трем. — Дело в том, что ты погибла бы вместе с нами... а ты побоялась смерти! Без этой боязни разве ты не воспользовалась бы своим умением перевоплощаться и, приняв вид мужчины, не вызвала бы нас на дуэль? Не обманывай же нас больше, придавая себе храбрость льва, в тебе лишь коварство змеи!

— Если бы лучшая часть моей мести не ускользнула от меня, — ответила она с величавой надменностью, — если бы измена королю и чести не омрачила навсегда блеска имени де Тремов, вы не узнали бы моего настоящего имени... я осталась бы для вас Морисом Лагравером, доносчиком вашего заговора, обольстителем вашей сестры. Я выпросила бы у министра, чтобы только тот из вас взошёл на эшафот, кого моя смерть спасла бы от поединка, если бы я не могла собственной рукой принести вас всех троих в жертву памяти моих милых погибших.

— Ложь и хвастовство! — вскричал Анри. — Впрочем, пусть она щадит нас сегодня, чтобы не умереть вместе с нами! Мы с опасностью для жизни спасли её в Нивелле! Благодеяние врага тягостнее, чем его оскорбление, а она приняла его от нас, и чем отплатила!

— Да, это благодеяние жжёт меня, как туника кентавра[38], — ответила Валентина, сжав зубы. — Отчего не могу я вызвать вас на смертельный бой! Только в вашей крови потопила бы я ненавистное воспоминание о том, что вам я обязана была спасением.

Вдруг Урбен ударил себя по лбу. Внезапная мысль пришла ему на ум. Он увидел исход из страшного, невыносимого положения.

— Ваше желание может быть исполнено, — сказал он голосом, дрожащим от волнения. Наша обоюдная ненависть внушает мне счастливую мысль. Не прибегая к возмутительной неравной борьбе, есть средство достигнуть той же цели. Судьба решит, кто из нас двоих, вы или я, исключит другого из списка живых... А если проиграю я, то вы, братья, можете занять моё место и продолжать борьбу.

С этими словами поручик Урбен вынул из кармана своего колета кости, которые всегда носил с собой по обыкновению страстных игроков того времени, и бросил их на стол.

— А! Вот за это благодарю! вскричала представительница рода де Нанкреев с мрачной восторженностью. — Благодарю тебя, сын отверженца! За эту мысль ты заслуживаешь мою признательность! Ты увидишь, боюсь ли я доверить моё жалкое существование не случаю, а Суду Божьему!

Она взяла три кости и судорожным движением перемешала их в закрытой руке. Но в ту же минуту развязка этой трагедии усложнилась новым обстоятельством. Граф Робер, стоявший всё время в оцепенении, подошёл к Валентине и заслонил собою братьев. К нему вернулась его величавая и благородная гордость, которая покоряла и подчиняла его могущественному влиянию всех окружавших его, как друзей, так и врагов.

— Я, глава рода де Тремов, — вскричал он, — я старший из сыновей графа Филиппа, я прежде всех и, быть может, один имею право предложить или принять удовлетворение, придуманное Урбеном! Я требую, чтобы вы мне отдали эти кости, Валентина де Нанкрей. Если выиграете вы, я застрелюсь этим пистолетом, который кладу между нами.

Он положил на стол заряженный пистолет, который вынул из-за пояса.

— Там, где речь идёт о жизни или смерти, ваши преимущества старшего брата не простираются до права занять место того, кто придумал способ мести! — вскричал поручик.

— Мы не признаем вашей власти и вашего старшинства, когда они отстраняют нас от опасности! — сказал с решимостью майор.

— Хорошо, господа, — ответил полковник де Трем с величественным хладнокровием, которое заставляло ему повиноваться даже толпы бунтовщиков, — пусть один из вас сыграет роковую партию прежде меня... Но ему придётся сперва зарядить это орудие смерти.

Он приставил дуло пистолета к груди и бросил на стол кости, переданные ему Валентиной.

Урбен ещё колебался, но Анри вскричал:

— Играйте первый, глава нашего рода. Если вы будете побеждены, то мы станем на ваше место.

— Нет, я не хочу возмездия! — произнёс Робер вдохновенным тоном. — Не мстите за меня, если я погибну! Во имя Бога правосудия прошу вас видеть в моей смерти торжественное искупление, друзья мои и братья! А вы, Валентина де Нанкрей, примите её как последнее удовлетворение! Верьте мне, неумолимая мстительница, я. достаточно содрогаюсь от преступления, которое сделало вас сиротой, чтобы моя смерть смягчила тени ваших невинных жертв! Верь мне также, неумолимый дух злобы, я достаточно любил ребёнка, оставленного на Земле Сабиной и Рене, чтобы заменить одной моей любовью их нежность и чтобы изгладить беспредельным обожанием её наследственную ненависть, не имей она своего покровителя в аду!

При этом высказывании, подобном предсмертной исповеди, Валентина опустила свои длинные ресницы и склонила голову на грудь, которая вздымалась от непостижимого волнения. Но этот упадок духа длился не более секунды.

— Хорошо, граф, — сказала она громко, быть может, из опасения, чтобы её голос не задрожал, — пусть кровавое возмездие произойдёт между вами и мною. Вы почти стоите моего отца! Я здесь его представительница и потому оскорблена. За мною и право распоряжаться поединком. Начинайте.

Она взяла жестяной стакан, который стоял на столе, бросила в него кости и подала его графу де Трему. Робер, после того как у него вырвалась тайна его сердца, был спокоен, как праведник, ожидавший смерти. Он взял стакан и смешал кости.

Кавалер и виконт затаили дыхание при этих зловещих звуках. Даже Морис приблизился к столу несмотря на отчаяние.

Кости покатились по столу. Глаза всех присутствующих жадно устремились на них. Граф Робер бросил на них взгляд, исполненный тоски.

— Три единицы! — вскричал он.

Глубокая радость озарила его бледное лицо. Число это, самое маленькое из всех, равносильно было смертному приговору.

Робер собрал кости, положил их в стакан и подал Валентине, тогда как правую руку протянул к пистолету, лежавшему перед ним. Между тем молодая девушка, казалось, ещё пересчитывала кости, исчезнувшие со стола. Она впала в какое-то необъяснимое оцепенение. Её неподвижный взор не поднимался. На суровом лице, бледном, как мрамор, выступил пот.