Книга Случайная - Екатерина Риз

- Ты домой собираешься?

Я оторвалась от своих мыслей, повернула голову и увидела Давида. Он стоял, облокотившись на мою стойку, и смотрел на меня сверху. А я, оказывается, уже несколько минут, как сижу, будто спрятавшись ото всех, подперев подбородок рукой, и невесело раздумывая о жизни. Настолько невесело, что не заметила его появления.

Я выпрямилась, окинула полупустой ресторанный зал быстрым взглядом. Потом на часы посмотрела.

- Ещё полчаса, - сказала я.

Давид кивнул, оглянулся через плечо и обратился к моей сестре:

- Ань, сделаешь кофе?

Та на него посмотрела, и как-то подозрительно просияла.

- Конечно!

А вот я неодобрительно нахмурилась, само собой получилось, я не специально.

- Час ночи, - проговорила я. – Какой кофе?

- Хорошо сваренный, - отозвался Давид. – С корицей.

Я сидела и смотрела на него. В эту минуту я могла разговаривать с ним про кофе, про погоду, обсуждать политические новости, но отлично знала, что ни за что не смогу задать один-единственный вопрос: что он собирается мне сказать?

Одни из последних посетителей прошли мимо нас, я вскочила, попрощалась, улыбнулась, а мужчина остановился, чтобы пожать Давиду руку. А когда двери за ними закрылись, Давид, проявляя неслыханную наглость, как бы сказал Николай Петрович, подтянул легкое кресло, стоящее неподалёку, ближе к моей стойке, и сел, вытянув ноги. По сторонам посмотрел, потом на меня. Улыбнулся.

Я наблюдала с настороженностью, ничего не могла с собой поделать. Я ждала, и ждала, и на душе у меня было неспокойно и волнительно одновременно. А тут ещё Анька подоспела со своим кофе, аккуратно поставила чашку на твёрдый подлокотник. Сияла на Давида глазами с такой старательностью и благосклонностью, что мне захотелось дать ей пинка. Но отныне и впредь поднимать на двоюродную сестру руку было нельзя, мамочек не бьют. Даже когда они определённо совершают глупости. В общем, по-нашему, по-сестринскому, косячат.

- Как вечер прошёл? – спросил Давид нас обеих.

Я неопределённо пожала плечами, не желая рассказывать ему, как именно прошёл этот вечер, а вот Анька с минуту трещала о заезжей компании, которая выпила шесть бутылок дорогущего шампанского, а потом ещё и приличные чаевые оставила. В общем, некоторые денег вовсе не считают, откуда только их берут. Но, в конце концов, сестра всё-таки перехватила мой красноречивый взгляд и поспешила удалиться, а мы с Давидом остались наедине. Если можно было так сказать. Последние посетители ресторана уехали, по залу бегали официанты, наводили порядок, убирали со столов, негромко посмеивались между собой. А мы с Давидом сидели в молчании, он кофе пил, по сторонам посматривал и странно щурился. Как кот. Причём, мне казалось, что довольно.

- Давид, - позвала я, не выдержав.

Он голову повернул, на меня посмотрел. Потом вдруг полез за чем-то в карман, а достал тот самый перстень с рубином, и мне его протянул. Я взяла его, ощущая некоторую неловкость. И только спросила:

- Откуда?

- Лёня твой вернул. Точнее, сказал, где забрать.

- Просто взял и вернул? – удивилась я.

- А какой смысл ему упрямиться? Мы с ним так договорились: он не упоминает твоего имени, и кража перстня ему в зачёт не идёт. Ему и без того срок светит, зачем ему лишний? К тому же, он бы всё равно его продать не сумел. В этом городе точно. Все знают, что это моя вещь. В общем, не умный он, Леонид твой.

- Что ты пристал? – расстроилась я. – Он не мой.

- Да? А чей?

- Отстань, - разозлилась я и даже отвернулась. А Давид рассмеялся. Дотянулся до меня рукой и пощекотал. Я кинула на него выразительный взгляд, надеясь, что он опомнится. К тому же, к нам через зал направлялся Озёрский. Шёл и поглядывал со значением, в основном, на меня. Давиду, конечно же, досталась благостная, радушная улыбка.

- Давид, ты поздно. – Протянул любимому гостю руку.

- Да вот, потянуло как-то, - отозвался Давид, кинул на меня хитрый взгляд. – Кофе сижу, пью. Кофе не хочешь, Николай Петрович?

Озёрский лишь безнадёжно махнул рукой.

- Если я с этой работой ещё и кофе по ночам пить буду, то точно заполучу инсульт.

Я в испуге сплюнула через левое плечо и торопливо постучала по краю деревянной стойки. И посетовала:

- Николай Петрович, что вы говорите такое?

Озёрский устремил на меня свой знаменитый взгляд в упор.

- Ты, Лидия, первая и доведёшь.

Давид хохотнул. А потом взял и поддакнул:

- Она может.

- Прекратите оба, - потребовала я возмущённо. – Я о вас забочусь, а вы!..

- Отдохнуть тебе надо от любимой сотрудницы, - сказал Давид Озёрскому. – Прямо вижу, что хочешь.

- Ещё предложи ему меня уволить, - рассердилась я. – Советчик.

- Уволить – это не ко мне, - отказался Давид, - а вот отдохнуть предложу. Отпустишь, Николай Петрович?

Мы с начальником переглянулись.

- Переманить вздумал? – шуткой, поинтересовался Петрович.

- А ты советуешь?

- Давид, - не выдержала я.

Тот невинно вытаращил на меня глаза, но быстро сдался, плечами пожал.

- Мама собирается уезжать, вот я и подумал, может, поедем с ней, с Лукой заодно встречусь. У нас дела незаконченные. А ты Италию посмотришь. Ты была в Италии?

Конечно же, я не была в Италии. Я, вообще, в Европе не была. Но это было совершенно неважно в данный момент. Потому что Давид не в путешествие меня звал, он говорил мне, что принял решение. И я смотрела на него, и молчала. И мне даже не хотелось в Италию. Наверное, я захочу завтра, в отпуск, в Италию, с ним, куда угодно. Но сейчас, в эту минуту я хотела только одного: чтобы меня оставили в покое, на ту же самую минуту, чтобы я смогла прочувствовать до конца. Осознать, что моя жизнь поменялась, и в ней огромные перемены, в моей жизни снова появился он. Мой любимый, идеальный мужчина, у которого недостатков и дурных мыслей на троих с лихвой хватит. Но я теперь знаю об этом, и готова. Ко всему.

Мне захотелось плакать. На меня смотрели двое мужчин, у каждого на уме было своё, а я сидела и просила себя не плакать. Потому что это казалось крайне глупым. Меня в отпуск в Италию позвали, а я вдруг вздумала слезами заливаться.

Озёрский, кажется, махнул рукой, я заметила краем глаза, и пошёл от нас прочь, А я всё-таки закрыла лицо руками. Мне нужно было собраться с мыслями. Давид поднялся, подошёл ко мне, секунду медлил, а потом сделал ещё шаг, и получилось, что я уткнулась носом ему в живот. У меня вырвался судорожный вздох, руки я опустила, зато смогла прижаться щекой к его животу. А он негромко сказал, только для меня:

- Я помню, что ты тогда мне сказала.