Книга Шехерезада - Энтони О'Нил

Двигаясь дальше, Халис снова вышел на след набатея, обнаружив его упавшим с высоты. Он добрался до края высохшего речного русла, куда повар дополз по песку, глянул вниз и увидел коварного предателя в глубокой яме среди множества змей, с которыми не справился даже посох Соломона. Гадюки обвились вокруг шеи набатея, ужи облепили его лицо, ядовитые осы впивались ему в глаза. Халиса повергла в трепет справедливая длань судьбы. Он спустился вниз, осторожно приблизился к трупу, но взял не посох Соломона, явно уже утративший силу, а набрал окаменевших змей, рассчитывая использовать их вместо стрел. Доверху набив колчан, улыбнулся и продолжил путь.

Решимость Халиса не уступала обширной и непостижимой пустыне, он пылал страстью только к Шехерезаде, гневался лишь на того, кто причинил бы ей вред. Так и шагал бы по пескам без остановок, без отдыха, если бы не услышал тревожные крики, эхом донесшиеся из ближайшего каменного ущелья. Не в силах оставить без внимания отчаянные призывы, он поспешил посмотреть, что случилось, думая, будто разбойники-бедуины терзают сбившихся с дороги путников, но в спешке попал в широкую полосу зыбучих песков и не успел выбраться. Ноги Халиса увязли по щиколотку, его стало затягивать в жадную пасть. Он сопротивлялся всеми силами, однако, не имея опоры, никак не мог высвободиться. Из ущелья по-прежнему неслись вопли, и Халис, уйдя в песок по плечи, слишком поздно понял, что это предсмертные крики отряда, уже поглощенного гибельной бездной, долго звучавшие в скалах после гибели воинов — хвала Тому, кто единственно вечен.

— Теперь дай мне поспать, Хамид, — обратилась к своему похитителю Шехерезада. Нет, я не знаю, почему набатей не взял верблюдицу из каравана, обращенного в камень. Не знаю, как умудрился он упасть в яму, полную змей. Набатей мне не снился, Хамид, поэтому его история неизвестна. Мне снится один Халис, точно так же, как я ему. Он для меня точно так же реален, как и ты, Хамид, реальнее меня самой. Поэтому дай увидеть, выберется ли он из страшной песчаной ловушки, продолжит ли путь, хотя я, между прочим, уверена в его успехе. Теперь уже скоро, Хамид, Халис придет. Я чувствую его приближение столь же ясно, как твое дыхание на своей коже.

Глава 30

четверг, на двенадцатый день шавваля, мимо проследовал третий караван, направлявшийся в Мекку, без каких-либо признаков мужчин в красных изарах. Юный Абдур, засевший в руинах меж Кадасией и Хирой, не знал, что ему делать.

Он решил присоединиться к третьему каравану. Проехал вместе с ним до объявления первого привала, пристально приглядываясь к путникам, стараясь опознать курьеров. Был так встревожен, что беспокойство его нельзя было не заметить, и страж полюбопытствовал, что он тут делает. Абдур в панике снова скрылся в надежных развалинах, глотая ртом воздух, лихорадочно обдумывая обстановку.

Абдур всецело полагался на Хамида, который заверил, что до конечного четырнадцатого числа по дороге Дарб-Зубейда должны проследовать три каравана, и хотя велел ко всему приготовиться, Абдур наряду с остальными действительно был уверен в обязательном и своевременном прибытии курьеров. Когда первые два каравана пришли и ушли, силой заставил себя не расстраиваться, полностью доверяя расчетам Хамида. Надо просто дождаться. Курьеры прибудут со следующим караваном. Обязательно.

Теперь же он впервые подумал, что Хамид, возможно, ошибся. Впрочем, даже сейчас ему трудно было это признать окончательно. Он предпочел терзаться сомнениями в собственной компетентности и гадать, что делать дальше.

Официально положено было отыскать остальных и принести ужасную новость. Однако Абдуру неизбежно представились полные подозрений глаза, прищурившиеся при невероятном известии, ибо, естественно, легче поверить в его промашку, чем в тщетность общих усилий, в то, что выдвинутые требования проигнорированы, а заложница обречена на гибель. Ненормальный Саир точно поверит в самое худшее; Фалам, завидуя необъяснимо высокому положению Абдура в глазах Хамида, обрадуется его позору; сам Хамид, несмотря на неоднократные заверения в полном доверии, наверняка заподозрит юного подопечного — безо всяких сомнений, — вот что нестерпимо даже в воображении.

Даже если Хамид поверит, удастся избежать побоев и более тяжких кар, ему все равно непременно прикажут доставить труп Шехерезады обратно в Багдад, в центр Круглого города, и бросить перед дворцом Золотых Ворот. Халиф получит известие, и Абдур станет жертвой. Если не обладает поистине сверхъестественной силой духа. И теперь, глядя на свои дрожавшие руки, он сам себя спрашивал, не остается ли еще ребенком.

Он отчаянно цеплялся за тщетные надежды. «Может быть, до четырнадцатого пройдет четвертый караван… Может быть, с ним прибудут курьеры… Может, один из увиденных караванов шел не из Багдада… Надо ли возвращаться, когда еще есть возможность? В любом случае, что его ждет? Может, отсутствие курьеров означает, что остальных похитителей выследили и уничтожили? Стоит ли слепо бросаться в ловушку? Конечно, необходимо продумать курс действий. Хотя он этого не выносит. Для уверенности в себе нужна поддержка Хамида. И очень нужен воздух».

Абдур выскользнул из развалившейся башни, потея, почесываясь, бормоча про себя, глядя в небо, не чувствуя ни палящего солнца, ни знойного летнего ветра, которые всю неделю неистово донимали его. Промучившись целый час, пришел к половинчатому компромиссу, решив двигаться по дороге Дарб-Зубейда к Багдаду на случай, если курьеры еще в пути, и только по прошествии четырнадцатого дня, наверняка убедившись в обратном, возвращаться к сообщникам.

Он шагал осторожно, опасливо, с каждым шагом испуганно убеждаясь, что любое решение будет ошибочным. Драгоценнейшее достояние — доверие Хамида, на котором основывалась вера в себя, — вдруг исчезло, отчего его била неудержимая дрожь. Он спотыкался каждую минуту, оглядываясь на дорогу Дарб-Зубейда, гадал, куда подевались курьеры, боясь, что он их пропустил, размышлял, что лучше — вернуться в руины или направиться к остальным, — вновь и вновь перебирал варианты, потом, на мгновение обретая уверенность, шел дальше.

Ночью членов команды со всех сторон объяла великая пустыня Нефуд; в лучах рассвета, забрезживших сквозь зловеще нависшие тучи, они окунулись в песчаное море карминных, медовых оттенков. Касым впервые в жизни испугался моря. Горло его превратилось в колодец, откуда он в последний раз пил тухлую воду с чьим-то гнившим трупом, и сам, чуть не теряя сознание, чуял свое зловонное дыхание. Не говоря ни слова, ничего даже не сознавая, он упорно вел к югу команду, решившись дойти до пустыни Нефуд, пока не стало слишком поздно. Впереди маячили обманчивые виды, даже хуже, чем в Надже: видневшийся издали длинный язык чистого песка обернулся вблизи всплеском кровавого моря, скалистый остров — очередным песчаным барханом с расплывчатыми на жаре очертаниями. Он лихорадочно старался сориентироваться по солнцу, хотя бы приблизительно двигаться в нужную сторону, но вскоре докатился гром, грянувший над головой Даниила, сгустившиеся тучи затмили единственный ориентир, дразня вместе с ветром обманчивым обещанием дождя. Пятерка курьеров тесно сплотилась вместе, точно рыбы, сбившиеся в стаи в кишевших акулами водах; их молчание было нестерпимее жары.