Книга Тьма надвигается - Гарри Тертлдав

Когда Леудаст зашел в корчму, там уже коротали время двое рядовых. Быть может, им полагалось находиться где-то в другом месте – завидев капрала, оба вскочили, – но поскольку солдаты были не из его отделения, Леудасту было все равно. Махнув на них рукой, он торопливо подошел к трактирщику.

– Горь-кой… – промолвил он по слогам, чтобы фортвежец не перепутал.

– По-нял, горь-кой, – ответил трактирщик и продолжал двигаться словно лунатик, пока Леудаст не положил на прилавок свою монетку, после чего чарка появилась очень быстро.

Присев за столик, он пригубил из чарки. Трактирщик не обманул, но даже фортвежский самогон отличался немного от того, что варили в Ункерланте. Еще фортвежцы пили горькую, выдержанную – бывало, что годами – в обожженных изнутри бочках. Один раз Леудаст попробовал этой дряни, и этого хватило, чтобы солдат зарекся повторять.

В двери заглянул фортвежец, но, увидев троих ункерлантских солдат, решил, что зайдет как-нибудь в другой раз. Трактирщик вздохнул и сильней, чем следовало бы, прошелся мокрой тряпкой по прилавку.

Один из рядовых рассмеялся.

– Старый хрыч, верно, бесится, что посетителя лишился, – бросил он своему приятелю. – Пусть спасибо скажет, что мы ему хоть что-то платим.

– Ага. – Товарищ его хохотнул. – Он и того не стоит.

Трактирщик принялся полировать прилавок еще усерднее. Так же, как ункерлантцы немного понимали фортвежский, сами фортвежцы отчасти владели языком захватчиков. Старый хрыч, должно быть, сожалел об этом.

Леудаст заглянул в чарку и, решившись, осушил ее одним глотком. Напиток был горше горького; в глотку солдату потек драконий огонь. Это не помешало ему купить еще чарку и расправиться с ней. Лучше ему не стало, а пустить вдогонку третью он не осмелился – разрешения напиваться ему Магнульф не давал. А двух чарок горькой явно не хватало, чтобы заставить Леудаста спокойно помыслить о грядущей войне с Альгарве.

Маршал Ратарь вел кампанию, в которой не мог рассчитывать на победу, – вечную войну против отчетов и докладов, ложившихся на стол быстрей, чем полководец успевал их читать.

Возможно, ему легче было бы разобраться с нахлынувшими делами, если бы конунг Свеммель взял отпуск и отправился на пару недель в свои охотничьи угодья на юге или на воды к западу от столицы. Но, как успел убедиться маршал, его повелитель обходился без отпусков. Во-первых, конунг не любил оставлять столицу – чтобы за время его отсутствия какой-нибудь узурпатор не захватил трон. А во-вторых, у Свеммеля не было никаких стремлений и никаких, сколько мог судить Ратарь, интересов, кроме собственно власти.

Маршал вгляделся в карту того, что прежде называлось Фортвегом, а ныне, как до Шестилетней войны, частью принадлежало Ункерланту, а частью – Альгарве. Синие стрелы, изображавшие сланцево-серые полки, вонзались в восточный Фортвег, изгоняя солдат короля Мезенцио. В плане этом, поддержанном самим конунгом Свеммелем, маршал находил только один недостаток: для своего успеха он требовал, чтобы альгарвейцы не совершили ничего неожиданного – например, не начали сопротивляться, подумал Ратарь с невеселым смешком.

Оторвавшись от пугающе оптимистической карты, маршал поднял голову и обнаружил, что в дверях стоит и ждет, когда его заметят, молодой лейтенант из отдела кристалломантии.

– В чем дело? – бросил Ратарь, скрывая за грубостью смущение: давно ли бедолага собирает пыль в дверях, пока главнокомандующий валяет дурака?

– Господин маршал, его величество требует вашего присутствия в палате приемов через час, – доложил лейтенант.

Он коснулся лба правой ладонью, отдавая честь, поклонился и, развернувшись, торопливо удалился.

Вот и ответ: с сообщением от конунга парень вряд ли дожидался долго. Если бы Ратарь не поднял головы, лейтенант нашел бы способ привлечь его внимание. Приказ Свеммеля требовал исполнения превыше любого долга.

Ради блага державы в приемной Ратарь позволил снять с него маршальский меч и повесить на стенку. Ради блага державы сносил тщательный обыск.

– Видели бы вы того безумного старого зувейзина, милостивый государь, – заметил один из телохранителей конунга, ощупывая маршальский пах. – Он разделся догола, чтобы мы могли обыскать его одежду. Ну слыханное ли дело?!

– Хадджадж? – спросил Ратарь, и телохранитель кивнул. – Он не безумен – он очень умен и очень талантлив. А если ты начнешь распускать руки, в следующий раз, когда конунг призовет меня, я последую примеру этого зувейзина.

Телохранители были шокированы, но не до такой степени, чтобы прекратить обыск. Когда же они убедились наконец, что ничего смертоносного при Ратаре не имеется, маршалу дозволили пройти в приемную палату. Маршал, как положено, пал перед конунгом ниц, провозгласил многая лета и получил высочайшее соизволение подняться на ноги.

– Чем могу служить вашему величеству? – спросил он – это главный вопрос, когда имеешь дело со Свеммелем. Для того и создан монарх: чтобы ему служили.

– Ты можешь служить нам, – отозвался конунг, – в делах, имеющих касательство к войне с Альгарве.

Ратарь надеялся, что его монарх скажет это, – надеялся и боялся одновременно. Со Свеммелем ничего нельзя было загадывать наперед.

– Я готов исполнить любой приказ, ваше величество, – ответил он.

«А от самых нелепых затей постараюсь вас отговорить, – подумал он. – Если вы мне дадите хоть полшанса – постараюсь. Хоть четверть шанса».

Подобные мысли он тщательно скрывал. Иметь их было опасно. Выказывать – смертельно опасно. Свеммель, взиравший на своего маршала с высоты трона, словно стервятник, чуял подобные мыслишки за милю. Царский гений проявлялся не во всех областях, но там, где он являл себя, соперничать с ним было невозможно. Нынешнего своего поста Ратарь добился не в последнюю очередь несгибаемой верностью.

– Альгарве занята войной на востоке, – промолвил Свеммель. – Король Мезенцио отвернулся от Ункерланта. Самый удобный момент нанести рыжеволосому удар – когда он стоит к тебе спиной.

– Все это чистейшая правда, ваше величество. – Ратарь в полной мере воспользовался редким случаем одновременно сказать правду и польстить конунгу. – Но вспомните, умоляю вас, что, когда мы вернули в лоно державы западный Фортвег, Альгарве тоже воевала на западе. Тогда вы приложили все усилия к тому, чтобы не потревожить войска Мезенцио, а также к тому, чтобы не перейти границ Ункерланта на начало Шестилетней войны.

– Тогда Мезенцио ждал нашего удара, – ответил Свеммель. – Коварный негодяй этот Менезцио. – В устах конунга это была изрядная похвала – или, быть может, признание равного равным. – Но мы удержали нашу руку. Теперь мы убаюкали его. Теперь он думает, что мы не нанесем удара. Он может даже думать – мы надеемся, – что мы опасаемся ударить по Альгарве.

Ратарь опасался ударить по Альгарве. Он и его помощники немало времени потратили, изучая способ, коим альгарвейцы прошли сквозь фортвежскую армию, точно копье сквозь плоть. В уединении собственных мыслей он сравнивал успехи рыжиков с тем, как показала себя ункерлантская армия в боях с зувейзинами. Картина получалась настолько неприглядная, что Ратарь оставил ее при себе. Но если бы сейчас маршал выказал страх, в ту же минуту Свеммель назначил бы себе нового маршала.