Книга Старый колодец. Книга воспоминаний - Борис Бернштейн

Один мемуарист не поскупился на гипотезу: рассказывая о том, как Б. Гаспаров, выдающийся ученый, покинул Тарту и эмигрировал, он предположил, что Лотман в этот момент «вздохнул с облегчением». Другой… Пожалуй, здесь я позволю себе развернутый пример, видимая утонченность которого делает его интересным.

В своих воспоминаниях о редакторах всякого рода — это отдельное такое эссе — А. Жолковский, известный лингвист и литературовед, участник тартуских школ, ныне профессор в Лос — Анджелесе, приводит следующий эпизод.

«…Крупный ученый (ныне покойный), вождь научной школы, Главный Редактор целой престижной серии. Маринует статью года три, потом через Младшего мне удается узнать, что том двинулся, и даже добыть верстку. В ней я обнаруживаю критическую врезку от редакции и отсутствие дорогих мне эпиграфов, причем мой информант сообщает мне, что менять что‑либо уже поздно. „Да ты позвони Ему, Он в Москве, у такого‑то", — добавляет мой друг — блондин, явно предвкушая назревающее столкновение.

Звоню, застаю с первого раза, требую восстановить эпиграфы.

— Да они Вам не нужны. — Зачем они Вам?

— Во — первых, они кратко выражают суть, во — вторых, я считаю, что их автор незаслуженно забыт или замалчивается. (В частности, Вами, — не говорю я.)

— К тому же у нас нет места.

— Позвольте, но моя статья не так уж длинна, лежит у Вас давно, и Вы ни разу не заикнулись о размере… Места вполне хватит, если Вы снимете свою врезку, которая мне действительно не нужна.

— Я бы не выставлял этих эпиграфов.

— Но Вы их и не выставляете. Это моя статья, а не Ваша.

— Знаете что, я спешу на лекцию и вынужден прервать разговор. До свидания.

— До свидания.

Свиданию, однако, не суждено было состояться, ибо, утомленный истеблишментом и антиистеблишментом почти в равной мере, я эмигрировал. Статья же через некоторое время вышла — с эпиграфами и без врезки. Вопреки официозу напечатать диссидента — отъезжанта было для этого Главного делом чести, доблести и геройства — тут уж не до тонких семиотических разногласий…»[48]

Читатель, хоть сколько‑нибудь знакомый с описываемым миром, мог без труда догадаться, о ком идет речь, и, следовательно, по чьему адресу шпильки. Но мемуарист, не надеясь, видимо, на сообразительность читателей или желая расширить круг сообразивших, в другой статье, процитировав приведенный отрывок, декодировал его:

«Для истории, — как говорил Фома Берлага, не в интересах истины, а в интересах правды, — оглашу опущенные в массовом издании имена собственные. В порядке появления: Ю. М. Лотман, И. А. Чернов, Б. А. Успенский, М. О.Гершензон /…J»[49].

Так вот, в интересах правды имеет смысл прочесть пристальней этот мемуарный фрагмент. Итак, Главный, т. е. Лотман, года три маринует статью, после чего автор узнает, что «том двинулся». Значит, это целый том находился в состоянии неподвижности, не так ли? Не мешает вспомнить обстоятельства, о которых мемуарист умалчивает. К тому времени счастливые годы «Трудов по знаковым системам» были позади, на Лотмана давили всячески, в частности, очень просто, на «Труды» не давали бумаги! Выпуск 1971 года (пятый) насчитывал чуть более 550 страниц, выпуск 1973–го — более 570, а вот десятый (1978) — 145, одиннадцатый (1979), где названная статья А. Жолковского, — 143. Ждать приходилось не ему одному.

Далее, о Младшем. Это Игорь Аполлониевич Чернов, ближайший ученик и коллега Ю. М. Повествователь называет его другом — блондином. Я знал всю семью Черновых, его отец много лет заведовал нашей гибридизированной кафедрой, и если мне не изменяет зрительная память, Игорь Аполлониевич скорее светлый шатен. Впрочем, я могу ошибиться, давно не встречались, да не в том дело: «друг — блондин» — это не для памяти зрительной, а для памяти литературной. Ищите в записных книжках Ильи Ильфа: «Есть у тебя друг — блондин, но он тебе не друг — блондин, а сволочь». Так с помощью изящной интертекстуальности, словно бы между делом, можно швырнуть ком грязи в Игоря Чернова, хотя из текста никак нельзя заключить, чем он этот ком заслужил. Да и ком‑то не один, мы тут же узнаем, что И. Чернов еще и интриган, который подстраивал и предвкушал назревающую склоку.

К спору об эпиграфах. Одиннадцатый выпуск со статьей Жолковского передо мной, эпиграфов два — из М. Гершензона и из Р. Якобсона (не из Б. Успенского). Упрек Лотману — насчет Гершензона. Ну, не знаю, перечитывать всего Лотмана, чтобы проверить, заслужен ли упрек, мне недосуг. Но снявши с полки подвернувшиеся под руку лотмановские «Беседы о русской культуре», я тут же наткнулся на две ссылки[50]. Видимо, если Лотман и замалчивал Гершензона, то как‑то бессистемно.

Теперь давайте прислушаемся к интонационно — смысловому рисунку телефонного обсуждения.

«Вы ни разу не заикнулись о размере…» Каждый, кто помнит, что Юрий Михайлович слегка заикался, сумеет оценить элегантную остроту профессора Жолковского.

Далее, Лотман, с присущей ему академической учтивостью, излагает свое мнение в сослагательном наклонении — «я бы не выставлял…». На что следует далеко не академическое — «а вы и не выставляете. Это моя статья, а не ваша». В переводе на язык обыденной жизни это значит — «а ты чего суешься, морда, твое какое дело?!» Когда разговор переведен в такую плоскость, редактору надлежит раздвинуть указательный и средний пальцы правой руки, образуя знак виктории, и ткнуть ими в глаза обидчику, приговаривая — «а ты кто такой!» Вместо этого воспитанный Лотман твердо, но вежливо прерывает беседу — и правильно делает. Можно было и раньше, после намека на заикание. Тем не менее, из уважения к желанию коллеги, как видим, врезку убирает, а эпиграфы сохраняет!’[51]

Это все — виньетки, если использовать выражение самого мемуариста[52]. Фокус композиции — в последней строчке, повторю ее для внятности: «Вопреки официозу напечатать диссидента — отъезжанта было для этого Главного делом чести, доблести и геройства — тут уж не до тонких семиотических разногласий…» Так вот, оказывается, где главное коварство профессора Лотмана! За счет обиженного Жолковского пытался нажить недурной морально — политический капиталец! Теперь такие действия называют красивым русским словом «пиар»; публикация статьи, которая, к тому же, открывала сборник, была шикарной «пиар — акцией»!