Книга Четвёртая четверть - Инна Тронина

Мне приснился Липкин сын, Андрюшка Бабенко. Он сидел на лоскутном одеяле, в какой-то избушке. Высокая и толстая старуха в клетчатой шали кормила его с деревянной ложки пшённой кашей. Из сна я ещё запомнил, что солнце светило в окошко, и что в избе было много цветов. Я почему-то решил, что мальчишка жив и здоров, и нужно утешить Озирского с Оксанкой.

Я проснулся и понял, что мы уже приехали, и джип стоит. Андрей озабоченно смотрел на меня.

— Слушай, Русланыч, ты сам до квартиры доберёшься? А то мне на заправку нужно, и ещё в одно место. Последние метры, надеюсь, осилишь.

— Осилю, куда денешься?

Я снова вспомнил гадание, Гетку с Озирским, их возможную свадьбу. А мать-то! Скоро наша с ней лафа кончится, и она найдёт друга. Молодой женщине трудно без мужа, хоть и пашу я, как Карло. Но для полного счастья ей любовь нужна. И не моя, а та, грешная.

— Андрей, послушай немного! Я сейчас сон такой видел…

— Некогда, Русланыч! — Андрей проверил ремень безопасности. — Все сны обсудим за праздничным столом. Обязательно обмоем законченное дело. А пока все хвостики с Беловыми подчистить нужно, причём срочно — до утра. Татьяне не забудь передать привет. Ну, пока!

Джип рванул с места так, что я отскочил к двери. Нашарил общий ключ, чтобы попасть в дом. Про Отку и Оксанку я матери скажу, чтобы её порадовать. А вот насчёт Гетки с Андреем помолчу. Пусть шеф сам расскажет про свою свадьбу, когда захочет.

Хорошо, что ночью в лифте не катается Кирюшка Мартынов, Ленкин брат. Дитя совсем рехнулось. Делает себе то невесомость, то перегрузки. Из-за него целыми днями лифта не дождёшься. В доме двадцать два этажа — попробуй, дойди пешком! Но чокнутого умника никак из лифта не выгнать. Он хочет стать космонавтом и вовсю тренируется, а люди должны страдать.

Вот сейчас я освободился, и с Ленкой Мартыновой поговорю. Пусть не только травку курит с дружками, но и за братом присмотрит. Ведь его в этом лифте изнасиловать могут и даже убить. Одну группу тут уже взяли. Но, к сожалению, Москва большая. И мрази с ней куда больше, чем хотелось бы. Эх, гудит головушка, как провода под напряжением! Вовремя всё кончилось, честное слово.

Я вошёл в подъезд и сразу увидел Ленку. Ага, легка на помине! Сидит косматая и грязная, как бомжиха, с перевёрнутым крестом на шее. И рядом с ней, у почтовых ящиков, три каких-то странных парня. Кроме ртов, я у них ничего вообще не заметил — ни глаз, ни носов. Тройня уродов, что ли? Волосы висят, как гнилая солома. «У них голова существует для того, чтобы ею есть!» — говорит про таких Олег. А, между прочим, все они из гимназии, по два языка учат. И Ленка Мартынова тоже оттуда. Там на дипломатов готовят.

Я хотел про Кирюшку сказать, чтобы в лифт его не пускали. Но компания далеко отъехала, и никакого толку всё равно не будет. Снова на лестнице воняет палёной травкой, и рядом с Ленкой валяется шприц.

Я думал, что хоть на нашей площадке никого не будет. Как же, разбежался! Все четыре лесбиянки в наличии — Наташка Колтуновская, Вика Сизова, Диана Ясельчук и Настя Трубач. Они всё время меня выслеживают. Наверное, мать сказала, что я вернусь вечером — вот и сидят. Да никакие они не лесбиянки — по уши в меня втрескались. А ведь я во дворе всем сказал про невесту. Не могу ей изменить, иначе позор на весь род.

А девчонки ржут, дуры. Не верят в то, что я просватан уже, потому что чеченец наполовину. «Тебя отец украинец, и всё ты врёшь, чтобы выпендриваться! — это Настя сказала вчера. А я ей: «Ты что, больная? Кто так будет выпендриваться? Чтобы в ментовку загребли на тридцать суток? И не пишите мне больше записочки, не приставайте — я помолвлен с Фатимой. У нас свои обычаи, и я соблюдаю…»

Я никогда ещё не видел Фатиму Махмиеву. Но ничего, успеется. Вот вернётся мой второй босс, Темир Махмиев, с войны и познакомит нас. Если, конечно, не погибнет, как Падчах…

— Здравствуйте, девочки! — вежливо сказал я, обходя Сизову.

Они дружно отвернулись. Делают вид, что просто так тут торчат. В квартирах ведь «травку» не покуришь. Но я-то знаю, что когда уйду, девчонки начнут обсуждать меня во всех подробностях. Чувствуют настоящего мужчину. Вот иду с задания, и недавно убил человека. Если признаться, лесбиянки ни за что не поверят. Но кто в таком признаваться станет? У меня пока крыша не съехала.

Я достал брелок, выбрал три ключа от бронированной двери. Поочерёдно открыл замки, протиснулся в щёлку. Эта дверь противно воет, когда её сильно пихнёшь. Вильку я приучил, чтобы не лаял, когда прихожу. Вот и сейчас он, тряся бородой и усами, выскочил из большой комнаты в прихожую, лизнул меня в лицо и снова побежал спать. А я, не раздеваясь, прислушался.

Всегда лучше сначала сориентироваться в обстановке. И сегодня я не изменил своим привычкам. Из кухни пробивался свет, и слышались голоса. Ого, мать-то не одна! А я надеялся, что хоть сегодня предсказание не сбудется. Но сердце чуяло, весь день ныло. И не подружкой сидит на кухне, а с мужиком. Да, действительно, их там только двое…

Вот оно, подвалило! Что с хахелем-то делать? Ничего, я ему такую жизнь устрою, что дорогу сюда забудет. Я кого попало в свой дом не пущу, что и объясню мужику доходчиво. Мать хочет меня с ним познакомить, специально ждёт. Заплачет, конечно, за сердце схватится, когда разборки пойдут. А мне куда деваться? Не для него я эту квартиру добывал, кровью харкая…

Надо бы зайти в ванную и ополоснуться. Но я нарочно грязным ему покажусь. Пусть видит, какой мерзопакостный сыночек у него будет. Может, передумает жениться на матери. Это послужит первым предупреждением. А если мужик дубом окажется, растолкуем более доходчиво. Эх, была не была!..

Я открыл дверь на кухню и… радостно заорал, потому что мать поила чаем Олега! Его я даже не отчимом своим считал, а другом. Они оба подскочили на табуретках, потому что не слышали, как я вошёл. Но я всё-таки заметил, что мать с Олегом держались за руки. Чай уже остыть успел, пока они любезничали. Да и мое появление, между прочим, проморгали. Спасибо Вильке — не выдал. С ним, конечно, погуляли, чтобы не скулил всё время.

Олег похудел, загорел, и усы посветлели. Мне понравился его новый костюм в голубую полоску, галстук в зигзаг. Да у нас ним вообще никогда конфликтов не было. Даже с матерью я и то больше пререкался. Так переживал, что он к нам никогда не вернётся. А вместо него начнёт ломиться сюда чужой мужик, которого я на фиг видеть не хочу.

Олег, конечно, растаял. Схватил меня под мышки, поднял повыше. Мать пискнула со страху, потом рассмеялась. Она сразу поняла, что мы оба очень рады встрече.

— Олежа, Русик в своём репертуаре! Да где ты шатался, горе моё? Давай-ка, мордаху вымоем. Андрей звонил несколько раз, чтобы я не волновалась, а всё равно тревожно. Хорошо, что Олежа приехал, отвлёк меня. Говорит, только вещи на Войкову забросил — и к нам…

— Да, Татьяна, всё по-прежнему. И Руслан является посреди ночи, раненый. Пса мы выводили — не волнуйся.

Олег наконец-то поставил меня на пол. Но я не отпускал его руки — а вдруг уйдёт? Но я не отпущу его. Я заставлю их с матерью вместе жить, трупом лягу. Раз не хочет быть одна, пусть сходится обратно с Олегом. Я бы ещё Озирского у себя принял, но он уже Гетке сделал предложение. Пусть мне только десять лет и пять месяцев, но я уже многих вынудил считаться с собой и с моим хозяином Темиром Махмиевым. А после и Озирский узнал, на что я способен. Имею право высказать своё мнение, и мать об этом знает.