Книга Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Редактор ведущего финансового издания Wall Street Journal У. Гамильтон, сторонник теории технического анализа Ч. Доу[158], в октябре 1927 г. в редакционной статье заявлял: «Рынок всеми способами сигнализирует, что деловые перспективы благоприятны и, по-видимому, такое состояние дел будет продолжаться…»{1250}. У. Гамильтон, как и сторонник фундаментального анализа Б. Грэм, автор библии Уолл-стрита Security Analysis, сохранял оптимизм до самого краха{1251}. Президент рейтингового агентства Moody's Investor Service и издатель Moody's Bond Ratings Дж. Муди даже в январе 1929 г. предрекал беспрепятственное движение Америки к беспрецедентному будущему: «Уроки, преподнесенные грубыми финансовыми ошибками, усвоены правительством и финансовыми кругами страны»{1252}. Dun's Review & Modern Industry 5 октября 1929 г. отражал атмосферу уверенности, царившую в деловых кругах: «Не происходит ничего, что указывало бы на начало широкомасштабной рецессии»{1253}.

Правящие круги США активно поддерживали царящую эйфорию. Президент Кулидж в марте 1928 г. называл американское процветание «абсолютно здоровым» и «акции дешевыми при текущих ценах»{1254}. «Нью-Йорк тайме» 16 ноября 1927 г. в этой связи отмечала, что вашингтонская администрация является главным источником новостей о продолжении роста. Гувер продолжал делать широковещательные заявления о здоровье экономики. Даже на следующий день после «черного вторника», когда рынок упал на 100 пунктов, Гувер в обращении к нации заявил: «Основа деловой жизни страны… покоится на здоровом и процветающем фундаменте»{1255}. И несколько месяцев спустя он продолжал утверждать: «Все указывает на то, что худшие последствия краха исчезнут в течение 60 дней»{1256}.

Министр финансов при всех республиканских администрациях 1920-х гг. мультимиллионер Э. Меллон, давнишний союзник Моргана, в сентябре 1928 г. успокаивал: «Нет причин для беспокойства. Прилив процветания будет продолжаться»{1257}. Бывший член правления General Motors Дж. Рэскоб, ставший председателем Демократической партии в августе 1929 г., ездил по стране и рекламировал фондовый рынок под лозунгом «Все должны быть богатыми»{1258}.

Однако для простых инвесторов большим авторитетом являлись не теории экономистов или заявления членов Правительства, а личный пример воротил Уолл-стрита — капитанов американского бизнеса являвшихся крупнейшими апологетами фондового рынка и легкого кредита. Среди них был К. Дюран, президент General Motors{1259}, «J.P. Morgan», «Goldman, Sachs», «Chase»{1260} и т.д. Ч. Митчелл президент National City Bank of New York игнорировал предупреждения, специалистов даже собственного банка, которые в апрельском 1929 г. докладе предупреждали о наступлении «…чрезмерной уверенности, чрезмерной спекуляции и, в конце концов, крахе»{1261}. Ч. Митчелл спустя полгода как ни в чем бывало заявлял: «В настоящее время рынки в целом находятся в здоровом состоянии»{1262}. А легендарный Джон Д. Рокфеллер даже после краха утверждал: «В экономической ситуации нет ничего, что оправдывало бы разрушение ценностей, имевшее место на прошлой неделе»{1263}.

Чем же руководствовалась в своих прогнозах деловая и правящая элита американской нации?

Г. Гувер в своих мемуарах оправдывался, что его ввели в заблуждение члены Федерального резерва, говорившие ему «Финансовой паники больше никогда не будет… Паника невозможна, немыслима»{1264}. В. Жувенель добавлял в оправдание, что «минимальной силой предвидения обладают люди… находящиеся у власти»{1265}. Г. Форд на подобные заявления заочно отвечал: «Невозможно представить, что мы обречены на голод и нищету только лишь по причине бездарного руководства, которым отличается вся наша финансовая система»{1266}.

Экономисты мэйн стрима, апологеты фондового рынка, обласканные в период бума престижными кафедрами, должностями, званиями и т.п., оправдывали крах своих прогнозов непредсказуемостью рынка и несовершенством своих теорий. По мнению же У. Боннера и Э. Уиггина, причина ошибочных прогнозов крылась в изменении приоритетов экономистов новой либеральной эпохи: «Для них экономика — это гигантская машина, не имеющая ни души, ни сердца, ни права, ни справедливости. Вся штука лишь в том, чтобы найти педаль газа. За последние 200 лет профессия экономиста радикально преобразилась. Если бы Адам Смит заказывал сегодня визитку, там стояло бы не «экономист», а «моральный философ»{1267}.

Но истинным протагонистом эпохи стал крупный бизнес, который руководствовался одним принципом — максимализации прибыли, и который за время просперити, благодаря господству радикального либерализма, перераспределил в свою пользу большую часть доходов и национального богатства Америки.

Во главе процесса перераспределения стоял финансовый сектор. Вслед за ним шла промышленность, где за 1923–1929 гг. производительность труда выросла на 32%, а средняя зарплата только на 8%, зато доходы корпораций выросли на 62%, а дивиденды на 65%{1268}. Не отставал и Верховный суд, вносивший свою лепту в расширении социальной пропасти. Примером может быть случай 1923 г. Adkins v. Children's Hospital, когда Верховный суд посчитал установление минимума заработной платы неконстуционным{1269}.

Вклад Федерального правительства в перераспределение капитала выражался главным образом в проведении политики дерегулирования и последовательном снижении налогообложения личных доходов. Главной движущей силой снижения налогов был министр финансов, миллионер А. Меллон. По мнению Меллона, снижение налогов должно было предотвратить уклонение от них, в результате в абсолютном значении налоговые доходы должны были вырасти[159]. Меллон предлагал сохранить прогрессивную систему налогообложения, но при этом снизить максимальную ставку с 77 до 24%, а минимальную с 4 до 1/2%, а также снизить налог на наследство{1270}.