Книга Блюз мертвых птиц - Джеймс Ли Берк

Улица была погружена в темноту, газоны были пусты, над викторианскими и довоенными домами молча свешивались ветви деревьев, покрытые испанским мхом. Картина была квинтэссенцией всего того, что он ненавидел. Быть может, само провидение смеялось над ним из-за факта и обстоятельств его рождения? Он собирал хлопок, валил кукурузу и выгребал коровники задолго до того, как впервые очутился в школе. Джессе подумал, а видел ли кто-нибудь из живущих в этих домах, как кровоточат кончики пальцев ребенка на шарике хлопка.

Он снова посмотрел на скромный дом. «Не то время, не то место», — подумал он. Вниз по каналу в Женеаретте был еще один человек, которого он мог навестить, человек, который заслуживал таких ощущений, каких он уже давно не приносил ни одной женщине. Лебуф невольно облизал губы. Отъехав от обочины, он услышал, как ему показалось, глубокий рык двойных выхлопных труб, эхом отскакивающий от стен домов. Этот звук в его мозгу ассоциировался с тюнингованными двигателями и голливудскими глушителями. Затем звук стих и исчез на улице Святого Петра, и Джессе больше не вспоминал о нем.

До Женеаретта Лебуф добрался обходными путями и вскоре уже пересекал разводной мост у массивного дома с белыми колоннами, окруженного черными дубами, листья которых синхронно дрожали при каждом порыве ветра. Небо на востоке было черным от дождевых облаков, луна все еще висела на небосводе, а поверхность канала была покрыта туманом, белым и толстым, как хлопок. Найти дом Катин Сегуры оказалось несложно. Это был последний дом в квартале небольших деревянных домишек, стоящий прямо у воды. Ее патрульный автомобиль был припаркован на гравийной подъездной аллее. Она недавно установила новые москитные сетки по периметру веранды, посадила цветы в горшках на подоконнике и повесила большой скворечник, выкрашенный в цвета американского флага, на большой орешине у дома. Во дворе мирно дожидался хозяина трехколесный велосипед. Пластиковая вертушка — флигель, прикрепленная к водостоку, вертелась и потрескивала в утреннем бризе. Если не считать вертушки, весь небольшой квартал, в котором Катин жила с двумя детьми, не производил ни единого шороха.

Джессе вновь отпил из бутылки, закрыл ее и опустил стекло. Он зажег еще одну сигарету, небрежно закинул руку на руль и еще раз подумал, как все провернуть. У него в запасе оставалось еще два или три варианта. Он мог разобраться с ней жестко, преподав ей такой урок в спальне, который она никогда не забыла бы и о чем побоялась бы заявить в полиции. Или же он мог всадить ей пулю в голову из своего тридцать восьмого, вложить пистолет в руку и прикрепить небольшую кобуру от него под кухонным столом. Джессе даже мог легко ранить себя в случае необходимости. Он глубоко затянулся, слыша, как потрескивает папиросная бумага. Он вытащил сигарету изо рта, держа ее между большим и указательным пальцем, и выдохнул дым через ноздри, чувствуя, как созревает в мозгу план и как образы формируются у него перед глазами. Он выкинул сигарету в окно и услышал, как она шипит в луже дождевой воды. Открыл бардачок и достал пару наручников и кобуру, где покоился его курносый тридцать восьмой калибр. Затем Лебуф вышел из пикапа, надел плащ, достал с заднего сиденья свою старую шляпу, водрузил ее на голову и пропустил наручники сзади через ремень. Он с хрустом повертел шеей, напряг плечи и несколько раз сжал и разжал кулаки.

— Через час расскажешь мне, как у тебя дела, черная ты сука, — сказал он сквозь зубы.

Антимоскитная дверь на веранде была заперта на крючок. Он просунул визитку между дверью и косяком, приподнял крючок и вошел внутрь. Он постучал во входную дверь и тут услышал тот же рокот двойной выхлопной трубы, что и в Новой Иберии. Лебуф бросил взгляд на улицу и мельком заметил пикап, выкрашенный в серый цвет, с окнами не выше одного фута. Автомобиль проехал через перекресток, при этом водитель сбавил газ и выжал сцепление, чтобы рокотом глушителя не перебудить весь квартал.

Катин открыла дверь, но так и не сняла цепочку. Через щель Джессе заметил ее нижнюю юбку, проглядывающую через завязанный на ремень халат. Он не мог отвести взгляд от черного блеска ее густых волос, вьющихся на щеках, словно у девочки. Ее кожа цветом и тоном напоминала растаявший шоколад, и на ней не было тех частых розовых шрамов, которые часто украшали негритянок, занимающихся ручным трудом или дерущихся из-за мужиков в забегаловках.

— Что вы делаете на моей веранде? — спросила она.

— Я пришел извиниться, — ответил Джессе.

Катин оторвала взгляд от его лица и посмотрела на крючок, который он откинул карточкой.

— Я уже простила вас. Вам нечего здесь делать.

— Я хочу все исправить. Может, я смогу что-нибудь сделать для твоих детей.

— Не смейте говорить о моих детях.

— Я могу устроить их в частную школу. Церковь моей дочери выдает стипендии детям из числа представителей меньшинств.

— Я думаю, вы пьяны.

— Старость не радость. Люди по-разному это переживают.

— Отправляйтесь домой, мистер Джессе.

— Я говорю о смерти, мисс Катин.

— Для вас я детектив Сегура.

— Знаешь, почему каждое утро для старика — это небольшая победа? Потому что большинство стариков умирают ночью. Могу ли я попросить чашку кофе?

Он заметил в ее глазах замешательство и понял, что нашел ее слабое место. Джессе бросил взгляд внутрь дома и заметил дверь в спальню, где стояли две аккуратно застеленные маленькие кровати с большими подушками, на которых явно никто не лежал. Детей не было дома. Он ощутил покалывание в руках и напряжение в паху.

— Я могу вызвать вам такси или патрульную машину, вас отвезут домой, — предложила Катин.

— Ты говорила, что ты христианка.

— Так оно и есть.

— И при этом ты гонишь меня прочь от своей двери?

Глаза женщины замерли, лицо не отражало никаких эмоций.

— Да что я, по-твоему, сделаю? Я старый человек, страдающий от сердечной недостаточности, — добавил он.

Катин сняла цепочку и открыла дверь.

— Садитесь за обеденный стол, я заварю кофе. Там на тарелке сладости.

Лебуф снял шляпу, положил ее на стол и сел в кресло.

— У тебя двое, так ведь?

— Что двое?

— Детей. Так я слышал. Ты мать-одиночка. Это ведь теперь так называют, да?

Катин остановилась у плиты и посмотрела на него сбоку.

— Что?

— Сейчас используют термин «мать-одиночка». Мы в свое время называли это совсем по-другому.

— Я передумала. Я хочу, чтобы вы покинули мой дом.

— У тебя халат завязан неправильно. У тебя на талии резинка, которая поднимает нижнюю юбку так, чтобы она не выглядывала под нижней кромкой. Моя мать этот фокус узнала у одной негритоски, с которой мы собирали хлопок. А где твои дети?

— Я сказала вам уйти.

Джессе не пошевелился.