Книга Ночь и день - Вирджиния Вульф

Он хотел было отдернуть штору, но Кэтрин перехватила его руку:

— Постой! Я не разрешаю.

— Поздно, — ответил он. — Ты играешь с огнем. — Он все еще придерживал штору. — Кэтрин, почему ты не хочешь признаться себе, что любишь его? — произнес он. — Или тебе нравится мучить его, как мучила меня?

Она растерялась, не понимая, чем навлекла на себя эту бурю эмоций.

— Я запрещаю тебе открывать окно, — сказал она.

Он убрал руку.

— Я не имею права вмешиваться, — ответил он. — Пойду наверх. Или, если хочешь, вернемся в гостиную вместе.

Она покачала головой:

— Нет, я не могу туда идти. — И отвернулась, смутившись.

— Ты любишь его, Кэтрин, — сказал вдруг Родни. В его голосе уже не было суровости: так нашалившего ребенка уговаривают сознаться, что набедокурил.

Она подняла на него глаза.

— Я — люблю его? — повторила она изумленно.

Он кивнул. Кэтрин выжидающе смотрела на него, словно ждала разъяснений, но он молчал — она вновь отвернулась и погрузилась в собственные мысли. Он смотрел на нее в упор, молча, как будто давал ей время самой подумать и понять очевидное. Из комнаты наверху доносились звуки фортепиано.

— Давай же! — вдруг воскликнула она чуть не с отчаянием, подавшись вперед.

Родни понял это как сигнал к действию. Он отдернул штору, она его не остановила. Оба искали глазами фигуру под уличным фонарем.

— Его там нет! — воскликнула она.

Действительно, там никого не было. Уильям распахнул окно и выглянул наружу. Ветер, ворвавшийся в комнату, принес далекий стук колес, звук торопливых шагов по тротуару, протяжные гудки суденышек на реке.

— Денем! — крикнул Уильям.

— Ральф! — позвала Кэтрин; но она произнесла это имя не громче, чем если бы обращалась к кому-то рядом.

Они внимательно смотрели на противоположную сторону улицы и не заметили темного силуэта внизу, у ограды палисадника. Денем успел перейти дорогу и стоял совсем близко — его голос, прозвучавший почти над ухом, их даже испугал.

— Родни!

— А, вот вы где! Входите, Денем.

И Родни пошел открывать.

— Привел тебе гостя, — сказал он, возвращаясь с Денемом в столовую.

Кэтрин стояла спиной к распахнутому окну. На секунду глаза их встретились. Яркий свет ослепил Денема; кутаясь в пальто, с растрепанными от ветра волосами, он был похож на жертву кораблекрушения.

Уильям закрыл окно и задернул шторы. Он двигался с радостной решимостью, словно режиссер этой сцены, точно знающий, что нужно делать.

— Вы первый, кто об этом узнает, Денем, — объявил он. — Мы с Кэтрин не женимся.

— Куда положить?.. — робко спросил Ральф, стоя на пороге с шляпой в руке, потом аккуратно пристроил ее возле серебряной чаши на буфете.

Затем тяжело опустился на стул в торце овального обеденного стола. Родни стоял с одной стороны от него, Кэтрин — с другой. Казалось, Денем председательствует на некоем собрании, на которое почти никто не пришел. Он не поднимал глаз.

— Уильям теперь помолвлен с Кассандрой, — пояснила Кэтрин.

Денем посмотрел на Родни: тот прислушивался к звукам фортепиано, доносившимся с верхнего этажа. Казалось, он забыл, что не один в комнате, и нервно поглядывал на дверь.

— Поздравляю, — сказал Денем.

— Да-да. Мы тут все немного не в себе, все на взводе, — сказал Родни. — Наша помолвка — отчасти это заслуга Кэтрин. — Он с улыбкой огляделся вокруг, словно желая удостовериться, что вся сцена не вымысел, а чистая правда. — Мы все немного на взводе. Даже Кэтрин… — добавил он. — В общем, Кэтрин все объяснит, — и, кивнув на прощанье, вышел.

Кэтрин села за стол, подперев голову руками. Пока рядом был Родни, ей казалось, он отвечает за всю эту фантастическую круговерть. Но он оставил их с Ральфом наедине, и с обоих понемногу спадало оцепенение. Они были одни в нижней части дома, который вздымался над ними этаж за этажом, гулкий и торжественный.

— Почему вы там стояли? — спросила она.

— Надеялся увидеть вас, — ответил он.

— Могли бы прождать до утра, если бы не Уильям. Там ветер и холодно. Вы, наверное, замерзли. Что оттуда видно? Только окна.

— Не важно. Я слышал, вы меня звали.

— Правда? — Ей казалось, это Уильям звал его, а не она. — Они обручились сегодня утром, — сказала она после паузы.

— Вы рады? — спросил он.

Она отвела глаза.

— Ну да. Вы не представляете, какой он хороший… как он мне помог… — Ральф понимающе кивнул. — Вы и вчера вечером приходили?

— Да. Я умею ждать, — ответил он.

От этих слов в комнате повеяло чем-то, что напомнило Кэтрин и дальний стук колес, и звук торопливых шагов по тротуару, и гудки суденышек на реке, и ветер, и летящую мглу. Она снова увидела одинокую фигуру под фонарем.

— Ждать в темноте, — промолвила она, глядя в окно, как будто он все еще стоял там и ждал. — Но не в этом дело… — спохватилась она. — Я не та, за кого вы меня принимаете. Поймите же, это невозможно…

Кэтрин рассеянно теребила кольцо на руке и хмуро разглядывала ряды кожаных переплетов в шкафу напротив. Ральф не сводил с нее глаз. Бледная, погруженная в собственные мысли, прекрасная, но совершенно не думающая о себе и потому еще более загадочная… В ней было нечто странное и неуловимое, и это одновременно и восхищало его, и пугало.

— Вы правы, — сказал он. — Я вас не знаю. И не знал никогда.

— И все же вы знаете меня лучше всех, мне кажется, — задумчиво произнесла она.

В этот момент она поняла, что книга, на которую она смотрит, стоит не на своем месте — вероятно, ее принесли из другой комнаты. Она подошла к шкафу, взяла ее с полки, вернулась и положила на стол между ними. Ральф открыл ее — на фронтисписе был портрет какого-то господина в высоком белом воротнике.

— Но мне кажется, я знаю вас, Кэтрин, — сказал он, закрывая книгу. — Если не считать этого минутного помешательства…

— Растянувшегося на два вечера?

— Клянусь, сейчас, в этот миг, я вижу вас именно такой, какая вы есть. Никто не понимал вас так, как я… Вот вы только что взяли эту книгу — и мне это понятно!

— Да, — ответила она, — но знаете, это так странно: мне легко с вами и вместе с тем неловко. Все это похоже на сон — ночь, и ветер, и вы ждете под фонарем, и смотрите на меня, но не видите, и я вас тоже не вижу… Хотя, — уточнила она, нахмурившись, — я вижу много всего, только не вас…

— Расскажите, что вы видите, — попросил он.

Однако невозможно было описать эту картину словами, потому что там был вовсе не светлый силуэт на темном фоне, а некое волнующее ощущение, атмосфера, которая, когда она пыталась ее представить, обернулась ветром в горах, волнами на золоте полей, бликами на глади озер.