Книга Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский

В доме батюшки мы говорили о бедах лесного хозяйства – это всего лишь одна из бед русского народа – с лесником Валентином Андреевичем Сныткиным. У немцев в ловцах партизан были две дивизии, батальоны полицаев, батальоны власовцев, но отряд все-таки уцелел.

Сегодня полка хватило бы перебить мстителей. Нет у нас больше великого леса! Пилят корабельные рощи, продают бесценное, покрывают воровство пожарами. А самое страшное – лес, загаженный людьми, загроможденный упавшими деревьями, умирает, ибо заражен всеми страшными болезнями дерева.

Какие рубки ухода?! Какие посадки, школы? Три лесника на огромный партизанский край. Сныткину, с которым мы о лесе плакали, 80 лет. Человек могучий, но ведь – восемьдесят!

Немцам, завоевателям, сокрушить русскую крепость – Брынский, Брянский лес – оказалось не по силам. Войне – не по силам. А вот для поборников капитализма, для Кремля с орлами, с крестами… был бы рынок. Богатых прибыло – победа, убыл – лес? Вырастет. Нет, господа, убитый лес если возродится – так через сотни лет.

Повез меня отец Алексий в Черный Поток – в семейное свое гнездовье.

Изумительная часовня, недавно поставленная уроженцами деревни на сельском кладбище, – уже нынче святая память древнему поселению.

Обвалившиеся крыши, крылечки без ступенек.

У большого дома – когда-то ведь был гордостью хозяина! – встретила нас одинокая старушка, согбенная. Батюшке она – родственница. Позвала пить чай, но вечерело, батюшку ждали в городе.

Эта оставленная народом земля, за которую умирали в сражениях с Ордой, с литовцами, с французами, с немцами, – она ведь моя гордость, гордость русского человека, богатство моего народа, мое богатство, моих потомков? И содрогнешься! Неужто это и есть земля моих предков? Но другой нет. Она. Она, что ни век поливаемая русской кровью, дабы взошла поросль племени, чтобы был в семьях на-род и была бы земля весела от родной речи, от голосов детишек.

Услышит ли Господь молитвы наших пастырей? Наши молитвы, усердные, горячие…

Сколько народу полегло в эту землю – родительницу нашу – в Великую войну?! Тут хоть целый век копай, и будешь упираться в кости.

Кто же нас победил? Экая загадка! Те, кто труда народ лишил. Труд и право на жизнь – одно понятие.

Для кого освобождаем от себя землю нашу? Враг России – как змий. Он и есть змий. Не торопится объявиться. Объявился бы – поднялись, в куски бы изрубили. Нет! Змий таится. Ждет, когда вымрем, когда будет сокрушен народ беспамятством. Водка, льющаяся в глотку, пивко – много хуже раскаленного свинца.

Батюшка Викторин Зарецкий сражался с немцами за Родину.

Батюшка Алексий Жиганов – поет песни с женщинами, не забывшими эти песни. Возрождает храмы. Окунает в купель младенцев, приходящих в мир на Людиновской земле.

Живы. Живем. Выживаем.

Алеша Шумавцов, Тоня и Шура Хотеевы, Саша Лясоцкий, Толя Апатьев – они ведь смотрят на сверстников Людинова. Недоуменно.

Когда вернулся из Людинова, у меня появились вопросы к митрополиту Калужскому и Боровскому Клименту. Рассказал я о поездке, вырвалось:

– Владыко! Старушка согбенная в оставленном людьми Черном Потоке, для меня – образ нынешней России.

Владыка взял листок бумаги, что-то долго рисовал и отдал мне.

Дом. Крыша с двух сторон рухнула. Посреди – заплата. На крылечке – женщина.

– Это я видел, когда пересекал Рязанскую землю по дороге в Калугу, – сказал владыка. – Проехать не удалось, дорога была разворочена и заросла.

Россия без России для владыки – личное горе. Лицо высокопреосвященного было спокойно, в самой осанке с ее монашеской замкнутостью и в глазах я не увидел обреченности.

Да не оскудеет в нас вера.

Не оставим Господа, и Господь не оставит нас.

Не обмельчаем в любви к России, любовь-то и возродит нас для великих трудов, Родины ради.

Все Воинство Небесное с нами. И среди этого воинства – юноши и девушки Людинова, верящие в нас, потому что за нас отдали жизни, и с ними отец Викторин, пастырь.

Глаза предков – зрячие. Нельзя нам быть слепыми. Сие – непозволительно для русского человека.