Книга Мост через Лету - Юрий Гальперин

— Отвечай!

Допрашивали долго, может быть, час, и не добились ни слова. Задержанный молчал, словно воды в рот набрал. Наконец уговаривать им надоело. Человек, взявший Фомина в трамвае, поднялся из угла и выбил стул из-под арестанта. Фомин беспомощно растянулся на полу. Он попытался встать, но получил пинок в грудь и откинулся навзничь.

В затылке остро откликнулась боль. А на живот кто-то встал сапогами:

— Говори, падло, у кого сховал закусон? Точный адрес? Фамилии соучастников?

— Не будет вам, — захрипел Фомин. — Я марксист, от меня не добьетесь…

— Так ведь и мы марксисты, — усмехнулся милицейский начальник и сбросил со стола в корзину с мусором пузатый «Капитал».

Фомин кинулся было, но куда там.

Все, что с ним делали нелюди, он и сам не упомнил, разве только как летал от стены к стене, когда устроили ему пятый угол. Стены были голубые, исцарапанные, штукатурка местами отбита. Потом он очнулся в камере: лежал на мокром цементе. Рядом табуретка. Он приподнялся и попробовал сесть, но внутри так заболело, что он медленно сполз на пол.

Милиционеры раздобыли водку, должно быть, прихватили таксистов. Выпили. Закусили остатками добытых огурцов и после перерыва приступили к допросу с новыми силами. Теперь били методично, умело, по нужным местам, чтобы лучше почувствовал, чтобы поменьше следов. И в шепот, слетавший с разбитых губ Фомина, они не вслушивались.

Утром рано к воротам овощебазы подкатила патрульная машина. Сторож отворил ворота и пропустил ее на территорию. Машина проехала через всю базу по разбитой грузовиками дороге к дальнему полуразрушенному пакгаузу. Вышли из нее два милицейских офицера и прапорщик. Под руки держали они, видимо, пьяного, не стоявшего на ногах человека в рваном пиджаке, в грязной рубахе, с опухшим, в кровоподтеках лицом. Четверо скрылись за дверью, качавшейся на одной петле. Шофер остался за рулем.

Из подвала послышались выкрики, шум, удары. Милиционеры выбежали из склада, сели в машину, громко захлопнули дверцы. Патрульный автомобиль развернулся, дал газ и выскочил за ворота на пригородное шоссе.

Один, в тишине, Фомин долго лежал, собирая силы. Наконец, он мучительно медленно, с трудом, приподнялся и тупо посмотрел на опрокинутую кадку, пролитый рассол, втоптанные в грязь гнилые огурцы. Усталые милиционеры не поленились. Ломать — не строить.

— Хватит с меня…

Фомин верил, что в «Капитале» есть ответ. Но «Капитала» у него не было. И никакой правильной закуски. Он был последний марксист — не оста лось ни одного человека, кто мог бы его понять.

Двигаясь осторожно, стараясь не упасть в зловонную лужу лицом, едва переставляя ноги, он приблизился, нагнулся и, пересиливая боль в боку, в груди, в низу живота и в голове, подкатил бочку к окну, поставил на попа. Потом, цепляясь за стену, ломая ногти, влез на кадку. Она зашаталась, затрещала под тяжестью. Фомин вытащил из брюк тонкий ремешок суданской кожи и дотянулся — закрепил его за железный крюк, когда-то державший массивную решетку окна. Петля получилась тесная, и он с трудом просунул лобастую голову. Мягкая кожа ласково обхватила шею.

Воля… — подумал он, топнул ногой, выбив каблуком ветхое дно, и закачался в воздухе, ускользая от осознанной необходимости.

16

Пятого сентября Лешаков спал до обеда. Никто не будил, не тревожил. Он выспался и почувствовал себя лучше. В утреннем свете вчерашние страхи казались нелепыми, да и мало ли что с пьяных глаз могло померещиться Фомину, — по припухшей физиономии видно — не просыхает. Допился до белой горячки. Впрочем, инженер допускал и другую версию: если Лешакова, действительно, держали под колпаком, то и окружение его, приходившие в дом приятели, рано или поздно все должны были попасть на заметку. Компания подобралась веселая: Валечка, болгарский невозвращенец, Фомин, разжалованный партаппаратчик, и сам Лешаков. Кадры отборные. Но пока их не трогали. Наверное, картина там, у них, не складывалась, международное положение не располагало, может, план по нелояльным до конца года перекрыли и приберегали троицу на потом, или просто тянули, выясняли и утверждали — обычная рутина. А у Лешакова все было на мази. Остальные листки к вечеру он допечатал. Разрезал. Тщательно сложил. Упаковал в миниатюрные контейнеры. Установку привел в готовность. Потом поужинал остатками припасов, — даже в магазин нос не высовывал, затаился. Сообщение Фомина все же растревожило Лешакова. Поразмыслив, он решил не выходить из дома, а то как бы чего не вышло: а ну, как сунутся они в его отсутствие с тайным обыском, с новой проверкой. Пекся он не о себе, не за шкуру трясся, но за дело болел. И, конечно, о товарище не вспомнил: как он там. Недосуг. Даже не позвонил он марксисту, чтобы по-человечески глупо спросить: «Что новенького? Как дела?.. Дуешься на меня?».

В заботах и волнениях дожил до вечера. Не обедал. Пропал аппетит. Поужинать Лешаков себя принудил. Приготовил на скорую руку яичницу. Пока он жевал, раскрытый чемодан стоял на полу, у ног, и три гладкотелые ракеты матово поблескивали в неярком свете настольной лампы. Они глядели скромно и грозно, как смотрит оружие, — чем проще вид его, тем оно в деле серьезней. Снаряды Лешакова выглядели внушительно. Как бы публику на галерее не перепугать, подумал он. И принялся сочинять отговорочку, этакое отвлекающее.

Инженер долго перебирал уловки, пока не остановился на метеорологическом варианте. В кино и по телевизору часто показывали запуск исследовательских ракет, больших и малых. К ним привыкли. А то, что запуск в необычном месте, так кто их разберет, метеорологов. Понадобились пробы городского воздуха, где же их брать, как не в центре, на Невском.

Лешакову объяснение очень понравилось, он сам предложил бы такому человеку на улице или в галерее помощь, все-таки инженер, какая-никакая, а квалификация. И причина нормальная — исследование атмосферы. Он решил, если будут путаться под ногами, докучать любопытством, мешать зеваки, надо привлечь из толпы кого-нибудь поскромнее в помощники.

Остаток вечера инженер посвятил тренировке по развертыванию системы в рабочее положение.

Лешаков засекал время. Чемодан в руке, сумка на плече — он стоял у двери. Длинными шагами пересекал комнату, точно и мягко опускал ношу на паркет перед подоконником, откидывал крышку, поднимал и устанавливал ракеты на направляющих. Быстро подключал кабель, торчавший из сумочки, и с пусковым пультом в руках отходил на три шага: больше не требовалось, после лесных испытаний инженер взрыва не опасался. Серьезно поворачивал он рычажок контрольно-измерительного прибора — стрелка подскакивала на максимум. Функционировала система безукоризненно.

Лешаков удовлетворенно собирал чемодан. И повторял упражнение в заученном порядке. С параноическим упорством инженер отрабатывал каждый элемент своих действий. В реальных условиях психологические помехи усиливаются, резко возрастает фактор случайности, и он добивался автоматических реакций.

Лешаков вошел в раж. Соревнуясь сам с собой, он совершенно заигрался и не сразу расслышал, когда окликнули его из коридора, позвали к телефону.