Книга Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс

«Каков артист!» — подумала Гарриет, наблюдая, как мисс Бартон, потерпев поражение, передает его мисс Гильярд.

— Рад знакомству, — говорил тем временем Уимзи, с улыбкой глядя в колючие глаза тьютора по истории. — Ваша статья в «Историческом вестнике» о дипломатических аспектах развода…

(«Боже, — подумала Гарриет. — Надеюсь, он знает, о чем говорит».)

— …поистине мастерски. Мне только кажется, что вы несколько недооценили то давление, которое испытывал Клемент,[236]когда…

— …судя по неизданным донесениям, которые находятся в распоряжении…

— …вы могли пойти в своих рассуждениях дальше. Вы совершенно верно замечаете, что император…

(Да, он действительно читал статью.)

— …искажено предрассудками, но значительное влияние канонического права…

— …необходимо тщательно проверить и заново отредактировать… Бесчисленные ошибки в написании и, по крайней мере, один возмутительный пропуск…

— Если вам понадобится доступ к этим документам, я мог бы вас связать… по официальным каналам… личное знакомство… никаких затруднений…

— У мисс Гильярд такой вид, — сказала декан Гарриет, — словно она получила подарок ко дню рождения.

— Кажется, он предлагает ей доступ к каким-то закрытым источникам информации.

(В конце концов, подумала она, он довольно важная фигура, хотя об этом постоянно забываешь.)

— …не столько политическое, сколько экономическое…

— Раз уж речь зашла о национальных финансах, — заметила мисс Гильярд, — то в этой области мисс де Вайн — признанный авторитет.

Она представила друг другу Питера и мисс де Вайн, и беседа потекла дальше.

— Так, — сказала декан, — мисс Гильярд он безусловно покорил.

— А его безусловно покорила мисс де Вайн.

— Думаю, это взаимно. У нее распустилось несколько прядей — верный знак удовольствия и интереса.

— Да, — согласилась Гарриет.

Уимзи со знанием дела дискутировал об отчуждении монастырской собственности, но она не сомневалась, что на уме у него сплошные шпильки.

— А вот и ректор. Придется их разлучить силой. Ему надо познакомиться с доктором Баринг и вести ее к столу. Ага, все хорошо. Она его прибрала к рукам. Твердое установление королевской прерогативы! Хотите сесть рядом и держать его за руку?

— Не похоже, чтобы он нуждался в моей помощи. Лучше вы. Вне подозрений и при этом источник ценной информации.

— Хорошо. Я сяду рядом и буду щебетать, а вы садитесь напротив и пинайте меня, если я скажу что-то лишнее.

Усевшись в соответствии с этим планом, Гарриет обнаружила не слишком приятное соседство: по одну сторону от нее оказалась мисс Гильярд (которая всегда испытывала к ней неприязнь), а по другую — мисс Бартон (которая все еще беспокоилась о сомнительном детективном хобби Уимзи). А прямо напротив нее сидели два человека, с которыми ей опасно было встречаться взглядами, если она намеревалась сохранить серьезность. С другой стороны от декана очутилась мисс Пайк; с другой стороны от мисс Гильярд, в непосредственном поле зрения Уимзи, — мисс де Вайн. Мисс Лидгейт, эта несокрушимая крепость, уселась в дальнем конце стола и вряд ли могла предоставить ей убежище.

Ни мисс Гильярд, ни мисс Бартон не заговаривали с Гарриет, так что она могла без помех наблюдать за прямолинейными попытками ректора составить мнение об Уимзи и за куда более дипломатичными, но не менее упорными попытками Уимзи составить мнение о ректоре — состязание это сопровождалось неизменной учтивостью с обеих сторон.

Доктор Баринг начала с того, что спросила Питера, показали ли ему колледж и что он о нем думает, добавив с подобающей скромностью, что с архитектурной точки зрения Шрусбери, разумеется, не может состязаться с более старинными учреждениями.

— Учитывая, что архитектура моего собственного старинного учреждения с математической точностью составлена из свержения, выметания, уморжения и обделения,[237]— горько ответил его светлость, — ваше замечание кажется саркастическим.

Ректор, почти поверив, что нарушила правила хорошего тона, стала серьезно уверять гостя, что за ее словами не стояло никаких личных намеков.

— Весьма полезное напоминание, — сказал он в ответ. — Готика девятнадцатого столетия призвана смирить нашу бэйлиоловскую гордыню, чтоб не забывали Бога. Мы разрушили хорошее, чтоб создать плохое, вы же, наоборот, создали мир из ничего — гораздо более по-божески.

Ректор, с трудом маневрируя на скользкой грани между серьезностью и шуткой, нашла наконец опору:

— Вы верно подметили, нам пришлось извлекать все возможное из того малого, что нам доступно, и это очень типично для нашего положения в университете.

— Да, ведь вам приходится обходиться почти без фондов?

Вопрос был задан так, чтобы вовлечь в разговор декана, которая весело ответила:

— Совершенно верно. Но голь на выдумки хитра.

— Учитывая все обстоятельства, даже восхищение может показаться дерзостью. У вас прекрасная трапезная, какой архитектор ее строил?

Ректор тут же принялась излагать главу местной истории, но оборвала рассказ на полуслове:

— Но наверное, вас не особенно интересует вопрос женского образования?

— А что, это все еще вопрос? По-моему, он давно исчерпан. Надеюсь, вы не станете меня спрашивать, одобряю ли я, что женщины делают то или это.

— Отчего же?

— Потому что это предполагало бы, что я имею право одобрять или не одобрять.

— Уверяю вас, — сказала ректор, — даже в Оксфорде все еще встречаются те, кто настаивает на своем праве не одобрять.

— А я думал, что вернулся в цивилизацию.

Тут стали уносить рыбные тарелки, все немного отвлеклись, и ректор воспользовалась возможностью, чтобы перевести разговор на положение дел в Европе. Теперь ее гость был в своей стихии. Гарриет встретилась глазами с деканом и улыбнулась. Но приближался новый экзамен: от международной политики перешли к истории, а история — по крайней мере, в представлении доктора Баринг — была неотделима от философии. Внезапно из переплетения слов вынырнуло зловещее имя Платона, и доктор Баринг выдвинула философскую сентенцию, словно пешку, соблазнительно поставленную en prise.[238]