Книга Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

Но потом он вспомнил свой дом, Иверн и Эрику, и сердце заныло от тоски. Когда взгляд Уолта прояснился, арабская галера превратилась в пятнышко далеко на востоке, там, где сходились небо и море.

– Пойдем, – позвала его Амаранта, – отдохни и закончи для меня рассказ о великой битве.

Глава пятьдесят третья

Узнав, что Вильгельм высадился в Певенси, мы со всей поспешностью выступили в поход и за четыре с половиной дня добрались из Йорка в Лондон, остановившись в Уолтхэм-Эбби. Получилось даже быстрее, чем когда мы шли на север, однако с такой скоростью весь путь проделал только передовой отряд, тысяча дружинников, личная гвардия короля, и во главе нее неразлучные с Гарольдом телохранители. Теперь их оставалось пятеро: Даффид, Рип, Шир, Тимор...

– И ты.

– И я.

В следующие два дня к нам подоспело еще две тысячи тяжеловооруженных дружинников Леофвина и Гирта, за ними плелось пять сотен раненых.

Что нам следовало делать?

Выбор был прост: либо оставаться возле Лондона и ждать подкреплений, либо сразу же двинуться на юг и прижать Вильгельма к берегу, не давая ему тронуться с места до подхода основных наших сил. Многие советники Гарольда предпочли бы остаться в Лондоне или по крайней мере не уходить далеко, только переправиться через Темзу для защиты города, занять позицию в Норт-Даунсе и посмотреть, что будет делать Нормандец. Однако таким образом мы предоставляли Ублюдку полную свободу действий, и, хотя Лондон был ценной добычей, захватчики могли с тем же успехом двинуться на запад вдоль побережья, перемещаться из порта в порт, ведя за собой флот, дойти до Саутгемптона и напасть на Винчестер, который никак не уступал значением Лондону, тем более что в Винчестере оставалась государственная казна.

Но дни неуклонно сменяли друг друга, приходили все новые сообщения о зверских расправах, учиненных Вильгельмом, и горожане Пяти Портов[92]обратились к Гарольду, умоляя спасти их, пока и они не пали жертвой насилия.

Утром одиннадцатого октября Гарольд начал действовать. Его люди успели отдохнуть с неделю, Эдвин и Моркар, по слухам, выступили из Йорка. Гарольд хорошо знал окрестности к северу от Гастингса, и это тоже повлияло на его решение.

Он собрал предводителей отрядов в маленьком пиршественном зале Уолтхэма. Достав из нерастопленного очага кусок угля, Гарольд провел несколько линий на каменном полу. Все столпились вокруг, те, кто оказался впереди, наклонялись, опускались на колени, чтобы стоявшие сзади могли разглядеть чертеж. Гарольд поднял голову. Взгляд его ясных голубых глаз был суров, но полон уверенности – уверенности в себе, своих братьях и своих людях.

– Многим из вас хорошо известна позиция, которую я собираюсь занять, – заговорил он. – Это место находится примерно в шести милях к северу от Гастингса, где лесная дорога из Тон-Бриджа в Лондон соединяется со старым прибрежным трактом на холмах Даунса. – Повернув кусок угля более широкой стороной, Гарольд одним взмахом руки обозначил возле своих колен Андредесвилд, потом наметил на опушке леса прибрежную дорогу с востока на запад и перекресток, где гряда холмов, по которым пролегал путь, сворачивала на юг, в сторону Гастингса.

– Здесь дороги сливаются, поднимаясь по отрогу от Даунса на круглый холм, господствующий над равниной. Дорога минует вершину этого холма, прежде чем уйти вниз, к Гастингсу. По обе стороны холма глубокие ложбины, там текут ручьи, поэтому почва внизу влажная, тяжелая. Вначале подъем не очень крут, но за двести ярдов до вершины склон становится почти отвесным. На гребне, чуть западнее самой высокой точки, растет одинокая яблоня.

Итак, сегодня днем мы тронемся в путь и постараемся добраться до этой яблони, которая будет местом сбора, до наступления ночи на пятницу, тринадцатое. – Тут Гарольд передернул плечами, но упорно продолжал: – Мы встанем в боевом порядке вдоль этого хребта. Я займу центр у самого дерева, Гирт расположится справа, Леофвин слева, каждый со своими телохранителями и дружинниками. Ополчение встретится с нами там же. Передовые отряды ополчения распределим на флангах нашей позиции, а тех, кто подоспеет позже, поставим в резерв, позади дружинников. Здесь, в Уолтхэме, мы оставим проводников, они известят северян, где мы находимся, и как можно скорее приведут их нам на подмогу.

Это очень сильная позиция, Вильгельм не сможет оттуда нас выбить. Будем надеяться, он сразу поймет, что сражаться бессмысленно, и даже пытаться не станет, но если он все же нападет, мы отразим атаку. Ему придется все начинать сызнова. Тем временем начнут подходить подкрепления, которые возместят наши потери, а Вильгельму неоткуда взять новых воинов. Как только численность нашего войска в полтора раза превысит количество его солдат, а это произойдет самое позднее через неделю, мы предложим ему свои условия, возьмем заложников, потребуем возместить весь причиненный ущерб, отказаться от притязаний на то, что ему никогда не принадлежало, и отпустим его восвояси... Вопросы есть?

Леофвин глянул на Гирта, тот кивнул, распрямился, посмотрел прямо в лицо Гарольду, который тоже распрямил плечи, словно готовясь отразить удар. Младшие сыновья Годвина славились беззаветной отвагой и силой. Как и все Годвинсоны, они были красивы, держались гордо и прямо.

– Брат, мы с Гиртом кое о чем поговорили, и сейчас я скажу за нас обоих. Для нас та клятва, которую у тебя обманом вырвали в Байё, ничего не значит, но многие в твоем войске – быть может, такие найдутся даже в этом зале, и уж конечно среди дружинников и тем более в ополчении – думают, что тебе не следует вести английское войско против Ублюдка. Выслушай меня, Гарольд! Твой план очень хорош, он принесет нам победу, но, согласись... – тут уголки его губ приподнялись в легкой улыбке, зашевелились усы, – согласись, этот план не так уж сложен, для его выполнения не требуется ни хитрости, ни особого ума. Словом, мы с Гиртом вполне справимся без тебя. Более того, если все сложится не так, как задумано, у Англии останется законный король. Ты наберешь новое войско, продолжишь сопротивление, а если мы потеряем тебя, все будет кончено.

Кровь, прихлынувшая было к щекам Гарольда, медленно отливала, кожа на лице, задубевшая в военных походах и в охотничьих потехах, сделалась непривычно белой. Закусив губы, Гарольд резко развернулся и вышел из зала. Как и в прошлый раз, он удалился в монастырскую часовню, а вернулся спокойным и печальным: он принял решение. Едва переступив порог, Гарольд остановился, и люди, собравшиеся в зале, обернулись и посмотрели на него.

– Братья, – сказал он, – я король. Я, и никто другой. Я должен сам отстаивать свой титул и свои права, а если я поступлю иначе, в сердца наших воинов закрадется сомнение: кто должен править – тот ли, кто прячется за спинами своих младших братьев, или тот, кто лично ведет мужей в битву. А теперь... – он уверенно шагнул вперед и снова занял место перед остывшим очагом, – обсудим детали.