Книга Кладоискатели - Нина Соротокина

Родион стоял наверху, поднимал золото, Матвей подавал мешки снизу. Один раз оступился, и, к его ужасу, крышка гроба поехала вбок. Матвей, отведя глаза, поспешно поставил ее на место. От холода он не чувствовал рук, а спине было жарко. Работали они с Родионом как одержимые.

— Вроде все. — Матвей уцепился за веревку. — Тащи!

Зарыв могилу, друзья укрепили крест, подравняли свежий холмик, потом засыпали его мокрой листвой. Снег совсем уже по-зимнему падал хлопьями. Деревья словно принарядились в белые саваны. Красиво… В воздухе заметно похолодало. Оба подумали, что, мол, хорошо бы снег пролежал весь день. Тогда их художества не сразу будут заметны. Вслух об этом говорить не хотелось.

— Может, лошадей сюда пригоним? — предложил шепотом Матвей.

— Нет. Шамбер все один перетаскал, а нас двое. Управимся как-нибудь.

Когда золото было погружено и туго привязано к седлам, друзья не сговариваясь помчались прочь, подальше от кладбища, костела и деревни. Тяжеловато было лошадям нести седоков и груз, а непривычный к шпорам Буян даже головой мотал негодующе.

Сколько верст отскакали, не сразу и сообразишь, надо было дать лошадям отдохнуть. Они свернули в еловый лес, нашли ложбинку, запалили костерок, чтоб обогреться.

— Князь, ты осознаешь, что случилось? Мы золото нашли! — весело сказал Родион.

— Осознаю, — буркнул Матвей. Сидя на поваленном стволе березы, он счищал с сапог глину.

— Как ты догадался-то? Объясни наконец!

Родион еще перед походом на кладбище пытал друга: «Ну почему ты думаешь, что золото должно быть в могиле?», но Матвей или отмалчивался, или бросал с хмурым упорством: «А где ему быть?»

— Я когда проснулся после попойки и увидел гору трупов, то поначалу совсем голову потерял. А потом, перед тем как всех в карету грузить, думаю, ведь надобно будет их документы предъявить… кому-то, кто их хоронить будет. Документов ни у кого не было. Видно, Шамбер каждого обыскал перед тем, как скрыться, дескать, трупы, а кто такие — неведомо. Меня он не обыскивал, оставил при бумагах. Мол, если при русском князе документ есть, так даже и неплохо, пусть думают, что карета с русскими. Когда я паспорта искал, у Виктора под подкладкой нащупал бумагу. Достать ее не составляло труда. В этой бумаге были польские фамилии и подробное описание, где эти господа живут. А я эту бумагу с собой не взял. Не люблю я чужие тайны. Я тогда, помнится, подумал, зачем мне лишние неприятности? Это тайна Сюрвиля, пусть с ним в могилу и уходит. А потом все у меня совсем из головы выскочило.

— То есть ты хочешь сказать, что в Петербурге об этом и не вспомнил?

— Нет, вспомнил. Помнишь, Бирон говорил, что в Варшаву от имени Сюрвиля пришли два письма? И каждому из польских панов было отказано в деньгах. Но поначалу я не сообразил, что Шамбер этих варшавских адресов не знал, и ему их надо было заполучить.

— Странно, что он не взял их сразу у мертвого Сюрвиля.

— Говорю, торопился. Все документы выгреб, а под подкладкой жюсокора пошарить не догадался. А может быть, ему что-то помешало. Кажется, зачем золото из кареты выгружать? Проще покойников вынуть — и скачи себе на все четыре стороны! Ан нет… Могло такое случиться, что кто-то из нападавших остался жив. Или карету ждали… Словом, ему надо было как можно скорее увезти золото и стать его полновластным хозяином. А хорошая мысль написать в Варшаву пришла к нему уже в дороге. По-моему, логично, а?

— Логично. Он вернулся в деревню…

— И узнал, что некто вывез трупы из леса. Видимо, тогда он не предполагал, что этот некто был я, иначе бы не удивился так нашей встрече на балу. Он глаза вытаращил, словно покойника увидел.

— Хочешь, продолжу? — не выдержал Родион. — Он вернулся в деревню и узнал, что убитых похоронили. Он нашел могилу. Но зачем он золото в могилу зарыл?

— А куда ему девать эдакую тяжесть? В Россию везти он его не мог. И вообще, главным для него было отвести от себя подозрение. Может быть, он вообще считал, что Сюрвиля похоронили как безымянного покойника. «Где лежит француз, который в голову ранен?» Могильщик ему показал. А когда он могилу ночью разрыл — это ведь труд адовый, — он туда золото и спрятал. Скорее всего, он руководствовался простой мыслью — ближе положишь, легче найдешь. Жюсокор[44]Виктора на кладбище в темноте он обыскивать не стал, он очень торопился, а потому принес его в лачугу могильщика, а там и вытащил нужные бумаги.

— Ну да… а брать с собой чужой кафтан, да еще добытый таким нечеловеческим способом, он не захотел и подарил его могильщику.

Разговаривая с Родионом, Матвей развязал один из мешков, запустил в него руку и вытащил горсть монет.

— Пересчитать хочешь? — усмехнулся Родион.

— Могилой воняет… — Матвей бросил монеты назад в мешок.

— А говорят, золото не пахнет. А ведь ксендз-мудрец предупреждал меня: поиск справедливости приводит еще к большей несправедливости.

— Что ж теперь — и справедливость искать не надо?

— Надо, но по-умному. — Родион почувствовал вдруг, как смертельно он устал. — Понимаешь, Матвей, мы ведь, по сути, украли эти деньги. Они нам не принадлежат.

— А кому они принадлежат?

— Я думаю, Польше.

— Ее избирателям. — Матвей кивнул головой. — Но мы с тобой стоим за Августа.

— В гробу я видел этого Августа, — обозлился Родион.

— Знаешь, Родька, давай по-простому. За Августа стоит наше отечество, а мы у него на службе. Стало быть, эти деньги принадлежат враждебной нам державе.

— Это Польша-то тебе враждебная? Чем это она тебе не угодила?

— Да, не получается, — согласился Матвей. — Давай совсем по-простому. Мы с тобой добыли эти деньги, чтобы Бирон от меня отвязался и не запихнул меня, а заодно и тебя, опять в подвал. Справедливо?

— Справедливо, — согласился Родион. — Но если всмотреться, все не так просто.

— А если не всматриваться? Нам сейчас надо немедленно добраться до расположения русской армии, найти хотя бы какой-нибудь полк в деревне. Там мы берем карету, охрану и мчим в Петербург.

— Все правильно. Карету с помощью наших бумаг мы получим. Но как же Елизавета Карповна? — В голосе Родиона прозвучало искреннее участие.

— Ах, Лизонька, душа моя… — Глаза Матвея затуманились. — Я напишу ей письмо: «Обстоятельства чрезвычайные заставляют меня немедленно скакать в Петербург. Но знай, ангел мой, все мои помыслы — с тобой. Моя любовь к тебе, о дева…» ну и так далее. Я знаю, как написать.

— Но каково бедной девушке? Она тебя ждет, а не письма. Ты о ней подумай!

— Родька, не мотай душу. Светает уже. Нам бы живыми добраться и золото довезти.