Книга Эльфы, топор и все остальное - Евгений Шепельский

— А кого они сопровождали?

Самантий покосился на темное окно, в котором поблескивали огоньки многочисленных светильников.

— Держись за стойку крепче.

— Говори же!

— Семерых лиц. Из них четверо — люди, один гном, маленький, на карлика смахивает, и эльфы. Двое эльфов.

У меня пересохло во рту.

— Екр!.. Гном… люди… и эльфы?

Самантий кивнул.

— В точности как у тебя, мой дорогой и любезный друг Фатик. Четыре человека, гном, двое эльфов. Только у тебя в наличии лишний гном. Своего-то они, полагаю, выкинули за ненадобностью. Ма-а-ар!

Та-а-а-к…

Совпадение? Да черта с два, совпадение! Романтический ужин отменяется. Я устрою Виджи допрос, и плевать мне на слово Джарси, и если она снова начнет юлить… Если она будет, как Квинтариминиэль в «Полнолунии», отрицать, что ничего не знает о тех, кого ведет к Оракулу мой брат, что эльфы не лгут, я… Гритт, я ничего не смогу сделать. Я люблю ее и пойду с ней до конца, до пропасти, до ворот в ад и в рай, — я пойду куда угодно, чтобы быть с нею рядом, даже если она будет врать мне в глаза.

— А скажи-ка, Фатик, твоя гномша…

— Не моя.

— Просто гномша, она как, любит только мужчин своей расы?

Я рассеянно взглянул на него:

— Даже и не вздумай. С ней гном бешеного нрава, не смотри, что клоп. Увидит, что клеишься — прибьет.

В трактире почти не осталось народа. Близилось время молебна Тулвара, и все постояльцы устремились на площадь к храму. Самантий, к счастью, был лишен религиозного рвения, как и все трактирщики, он крепко врос ногами в землю и не стремился витать в облаках.

Я молчал и думал, барабаня пальцами по стойке. Трактирщик поглядывал на меня, прихлебывал пиво и не мешал.

Явился Мар, его семенящие шаги гулко разносились по опустевшему залу:

— Монсер Фатик, эти самые в купальне, а ваш кабинет готов.

Под «этими самыми» коротышка разумел моих гномов. Между расами карликов и гномов пролегла давняя вражда.

Самантий улыбнулся, полные щеки взялись складками:

— Счастливец, Фатик!

Я бы так не сказал.

В кабинете плыл легкий аромат зажженных свечей. Мягкие сиденья, убранный скатертью стол с дымящимися блюдами… Виджи появилась за спиной — вкрадчиво, неслышно, но я все равно ощутил ее присутствие; я научился это делать так же, как определять ее настроение с полувзгляда.

Хитон персикового цвета из тех нарядов, что доставил нам портной, рискованного кроя, открывал моему взгляду самые милые и любимые ножки на свете…

Виджи была расслабленной, счастливой. Она почти мурлыкала.

Черт, я должен, обязан с ней поговорить!

— Виджи?

Губы ее полуоткрылись, она запрокинула голову, словно во сне. На лице ни грана косметики, но, боги, до чего же оно прекрасно в своем естестве…

— Да?.. Да, Фатик?

— Мне… нужно поговорить с тобой серьезно.

Взгляд доброй феи затвердел, шея выпрямилась, тело напружинилось, как у пантеры перед прыжком.

Ох…

— О чем именно? — Голос эльфийки высыпал на мою голову ведро льда.

Я не успел сказать, о чем именно. В зале послышался стук и грохот, а следом — взвизг, точно Самантий наладился резать поросенка.

Нет покоя Фатику Джарси…

Я выметнулся наружу.

У входных дверей шла борьба: охранник Самантия пытался повязать какого-то взлохмаченного тощего типа, катая его между столов и стульев. Тип был верткий, как угорь. Он извернулся, цапнул охранника за кисть, вскочил и устремился к стойке, откуда с живым интересом взирал на схватку Самантий.

На полдороге тип увидел меня и застыл. Ресницы типа были накрашены, и тушь протекла от слез, расчертив впалые щеки темными дорожками. Штаны до колен, рваные бархатные туфли, потемневшие от грязи… Я пригляделся к вырезу сорочки и задрал брови. Хилый тип был женщиной, если только не сунул под сорочку пару яблок.

Она казалась единокровной сестрой нашего Монго — только еще худосочнее, как и полагается женщине благородных кровей и, пожалуй, старше года на три. В лице проглядывало что-то хищное, злое. Песочные волосы сбились, в них чернели репьи.

Прежде чем ее сшиб с ног покусанный охранник, девица шмыгнула крючковатым носом и, набрав воздуха в грудь, выкрикнула:

— Фатик Мегарон Джарси! Это мы, Каргрим Тулвар, властелин Дольмира попущением Рамшеха!.. Кверлинги идут за нашей милостью, чтобы убить! Требуем помощи! Сто тысяч золотом!.. Двести тысяч!

53

Я скажу вам просто: я не удивился. Я исчерпал свой лимит удивлений на сегодня. Девица, разумеется, была сумасшедшей. С другой стороны, она откуда-то знала мое имя, да и упоминание кверлингов настораживало.

Самантий крикнул:

— А ну не гони обкуренного беса, пьянь! Выставь ее, Аленсий! Выбрось за шкирку!

— Казню всех! — взвизгнула девица, когда дюжий охранник поднял ее над полом. — Мы… Фатику… требуем повиновения!

Добрая фея возникла сбоку от меня, и взгляд у нее был очень недобрый.

— Постой-ка, приятель! — сказал я, нутром чуя приближение беды. — Дай ему… ей, сказать, чего хочет.

Аленсий поставил девицу на ноги и встряхнул.

— Тысяча чумных верблюдов! — завыла та. — Мы — Тулвар, владыка Дольмира и всех его окрестностей! Мы пали жертвой низкой интриги! Требуем защиты у варвара Джарси, иначе нашу милость убьют! А если это случится, мы вас всех предадим лютой смерти! Повесим, колесуе-е-ем!

— Добро, — сказал я. — Положим, ты Тулвар, павший жертвой низкой интриги. Ты сбросил тридцать годков и десять пудов веса, а вдобавок стал женщиной. Охотно верю, что у тебя это все получилось. Но, сделав так, ты перестал быть на себя похожим, и в этом корень нашей проблемы.

Глаза девицы налились бешенством:

— Фати-и-ик, тысяча красных скорпионов! Это мы, Тулвар! В гаремном алькове подле Фонтана Розовых Снов ты ждал, пока наши евнухи проверят доставленный тобою товар! Мы пришли взбешенными и посулили повесить тебя за то место, коим ты подло испортил три наших самых сочных, самых спелых персика! Ты испугался, стукнул нашу милость в челюсть и сбежал из Семеринды наглейшим образом!

Струйка пота стекла по моему виску.

А ведь я это сделал, друзья! Я это сделал, истинная правда! И я не о персиках, как вы могли бы подумать, я об ударе! И никто кроме Тулвара не знал об этом. Он даже не охотился за мной и никаким образом не пытался притеснять иных Джарси и Самантия, чтобы никто и никогда не смог проведать о его позоре: великий властитель Дольмира избит каким-то дикарем, который вдобавок обесчестил целых три его персика!