Книга Перуновы дети - Юлия Гнатюк

Вот она, главная цель визита кабинетного чиновника. Если всю эту дипломатию перевести на обычный язык, то вопрос звучал примерно так: «Что ты решил, будешь возмущаться и требовать отыскать виновных, копаться в причинно-следственных связях последних событий или тихо-мирно уйдёшь в отставку, будешь удить рыбу и сам молчать как рыба, тем более что у нас и без того дел хватает…»

– Я считаю, – твёрдо заговорил Чумаков, отделяя каждую фразу, – что виновных в том, что со мной произошло, нет и быть не может. Каких-либо нарушений со стороны руководства погранотряда не усматриваю. События на границе ни с какими предыдущими, по моему мнению, не связаны.

– А как вы оцениваете действия капитана Козуба? Ведь он при такой обстановке не должен был везти вас на третью заставу…

«Ага, – мелькнуло у Чумакова, – козла отпущения на всякий случай выискивают…»

– Капитан Козуб, – Чумаков продолжал чеканить слова, – подчинился моему приказу, как старшего по званию и должности. О нападении на третью заставу ни ему, ни мне не было известно вплоть до прибытия туда. Кроме того, капитан Козуб проявил себя в бою как храбрый и решительный офицер. Его заслуга в том, что пограничникам удалось с минимальными потерями вырваться из окружения, не подлежит сомнению, поэтому, надеюсь, она будет отмечена должным образом. Прошу также передать руководству мою просьбу не проводить по данному инциденту расследования, чтоб не отвлекать попусту силы и время сотрудников в столь непростой для страны момент.

На лице посетителя проступило плохо скрываемое чувство облегчения, сменившее внутреннее напряжение, «фрукт» был насказанно доволен, что миссия выполнена в наилучшем виде.

– Что ж, Вячеслав Михайлович, хочу вас обрадовать. Руководство считает целесообразным перевести вас для восстановления сил в Москву, вернее, в наш подмосковный реабилитационный центр. Там вас долечат, определят степень инвалидности, подготовят необходимые документы для оформления пенсии…

Выложив двумя аккуратными горками розоватые апельсины и ярко-жёлтые лимоны, Готовцев пожал Чумакову руку и, ещё раз пожелав скорейшего выздоровления, удалился таким же мягким, хозяйски уверенным шагом.

Чумаков долго лежал на спине, созерцая горки цитрусовых. Как он ни готовился, сколько ни предполагал, что именно так всё закончится, однако сообщение об отправке на пенсию больно резануло внутри, а потом заныло, как свежая рана после удаления важного органа.

«А если бы ты не согласился на предложенные условия, – ехидно спросил внутренний голос, – что могло случиться тогда? Неудивительно, к примеру, если после столь тяжких ранений и операций вдруг взяло бы и отказало сердце?»

«В таком случае из госпиталя вряд ли вышел бы, – согласился с ним Чумаков. – Потом провели бы служебное расследование, наказали ни в чём не повинного Козуба, и всё».

«А может, ты слишком расфантазировался? – выдвинуло иную версию второе „я“. – Кому всё это сейчас нужно? Огромная страна трещит по швам, группировки и кланы ведут разборки за деньги, власть и сферы влияния. Начинается другая игра, по новым, ещё неизвестным правилам».

Второй визит капитана Козуба несколько восстановил душевное равновесие Чумакова. Как и в прошлый раз, капитан привёз свежих фруктов.

– Вот, застава передаёт, товарищ подполковник! – обратился он по новому званию.

– Откуда информация? – удивился Чумаков.

– Мир слухами полнится, – улыбнулся Козуб.

По утомлённому лицу капитана, по его чуть притухшим глазам Чумаков понял, что Козубу приходится несладко.

– Какой я теперь подполковник, хромой да латаный, – отозвался Чумаков, – я теперь отставной козы барабанщик. На пенсии один чёрт: майор или подполковник, разве что лишняя десятка за звёздочку. Оформят инвалидность, может, дадут «Запорожец» с ручным управлением, и буду ездить на рыбалку. Вольная жизнь простого советского пенсионера, – с горечью продолжал он.

Видя упадочное настроение подполковника, Козуб крякнул, огляделся по сторонам и извлёк из портфеля плоскую бутылку.

– Спирт медицинский для лечения, командир заставы передал, – вполголоса сказал он.

– Ну, совсем другое дело, а то всё курага да дыни, – слабо улыбнулся Чумаков.

– А можно вам? – покосился на дверь Козуб.

– Мне теперь всё можно, Сергеич, из пенсионеров не разжалуют.

Чумаков взял с тумбочки стакан, дотянулся до цветка и вылил остаток воды.

– Наливай! Пьёшь первым по праву гостя, и уговор: потом мне не выкать. После такого крещения, что мы прошли, это не годится. И потом: я теперь лицо мирное, гражданское… согласен? Ну, давай!

– За ребят, за тех, кто не дожил, – сказал капитан и залпом выпил не морщась. На жест Чумакова в сторону графина с водой отрицательно мотнул головой и не спеша стал жевать ломтик лимона, оставаясь таким же сосредоточенным и чуть усталым.

Чумаков взял стакан, помедлил, глядя на прозрачную жидкость.

– Правильный тост, – сказал он. – Главное, чтоб мы, живые, всегда о мёртвых помнили. Светлая им память! – Он выпил, поставил стакан, закусил курагой. – Знаешь, Юра, – задумчиво продолжал Чумаков, – я ведь, как сюда попал, от внешнего мира отгородился. Думал: восстановлюсь, пусть тогда всё разом обрушится. А на днях последние газеты перечитал… выходит, неважнецкие там дела? – кивнул за окно.

Козуб передвинул плечами:

– Ты, Михалыч, не обижайся, но я тебе даже завидую. Не пошлют в Тбилиси или Баку. О заявлении Шеварднадзе на четвёртом съезде слышал?

– Это о надвигающейся диктатуре? Читал…

– Да, накануне среди депутатов было распространено письмо «пятидесяти трёх», где наши силовики требовали от Горбачёва применения самых жёстких мер для спасения страны. Кстати, просьбу силовиков поддерживает и новый патриарх… Они настаивают на введении президентского правления и чрезвычайного положения в зонах крупных конфликтов, а это всё на наши плечи. В Тбилиси пустили в ход газ и сапёрные лопатки, в Баку и Литве – оружие, пошли трупы…

– Да, невесело получается, – проговорил Чумаков.

– Зато при гуманитарных харчах, – горько хмыкнул капитан. И пояснил: – Сухпайки бундесвера недавно получили для распределения, вот чем сейчас занимаемся.

Чумаков налил ещё раз. Взглянул на капитана:

– А теперь выпьем прощальную. Переводят меня на днях, – ответил он на вопросительный взор Козуба, – в Подмосковье. Так что, Юра, вряд ли мы свидимся.

Они ещё долго говорили, делясь наболевшим.

Через неделю, как и обещал Готовцев, Чумаков оказался в подмосковном реабилитационном центре.

Зима уже приближалась к исходу, снег часто перемежался с дождём, было сыро и холодно.

В то утро низко над землёй опять нависли плотные тучи, и было непонятно: пойдёт снег или дождь. Всё стало серым и унылым: небо, корпуса, окружающий лес. Глядя на улицу, нельзя было определить: день сейчас или вечер.