Книга Muto boyz - Павел Тетерский

Поначалу я по очереди катал Илону и Настю, потом — только Настю. Дошло до того, что мы сняли неплохую однокомнатную квартирку в районе Белорусского вокзала и свили там уютное гнёздышко с пружинящим сексодромом и поганым ящиком «Панасоник», 12 каналов, диагональ 32. Вскоре после Нового года я купил б/у, но на хорошем ходу «Дэу-нексию», хотя иногда из принципа приезжал на работу на «копейке». В «Красных столах» я бывал всё реже: Чикатило был прав, с летнего апогея они съезжали вниз по наклонной траектории. Меня больше не вставляло это пьянство, передвижничество и фри лов — может, потому, что это уже происходило как-то неестественно, строго по выходным и по большей части в угоду ностальгии. А может быть, мне просто так казалось, потому что мой мир перестал сходить с ума, его башня встала на место — как у фундаментального танка «Иосиф Сталин» на Параде Победы в мае сорок пятого.

В один момент я вдруг понял, что стал патологически неинтересным — в первую очередь самому себе, — но старался по мере возможности не думать об этом. Только были вот эти Чикатилины ночные звонки, которые всё портили и после которых я подолгу не мог заснуть (Настя говорила: «Этот Чикатило до сих пор на тебя действует, как удав на кролика», а я отвечал ей: «Сама ты кролик» и затыкал ей рот поцелуями).

— …Ты же знаешь, Чикатило. Я ненавижу говорить про работу.

— Ты ненавидишь свою работу? Скажи мне, Нигер, ты ненавидишь свою работу?

— Долбаная обдолбанная скотина. Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что хочу узнать. Ты ненавидишь свою работу?

Я потянулся к холодильнику и взял оттуда всю пачку. Одной сигаретой было не обойтись — Чикатило был настроен на долгий трёп, в таком состоянии только и хочется, что трепаться и лезть людям в душу посреди тихой семейной ночи. Видимо, он звонил на халяву — он всегда звонил на халяву или по просроченным кредитным карточкам, иногда даже чужим, — Понимаешь, Чикатило. Здесь речь не идёт о любви или ненависти. Речь идёт о необходимости.

— А я вот, — Чикатило чуть не лопался на другом конце провода, его просто распирало по всем направлениям, — я вот ОЧЕНЬ люблю свою работу. ООЧЧЕЕННЬЬ люблю свою работу.

В его тоне слышалась покровительственная издёвка. Я знал, что он очень любит свою работу. Я тоже очень любил его работу. Просто ему дали шенгенскую визу, а мне — нет. Всё объясняется намного примитивнее, чем кажется.

— Просто тебе, сволочь, дали шенгенскую визу, а мне — нет, — озвучил я в телефонную трубку. — И мне надо с этим как-то жить, понимаешь?!

— Эй, эйя, батенька. В ваших словах слышится обида на меня и на обстоятельства. Честное слово, я не хотел оскорбить ваших чувств. Я просто хотел узнать…

— Я НЕ ненавижу свою работу, Чикатило. Я хожу на неё в нормальном виде, со мной работают Свинья и этот парень, Витёк, сноубордер. С ними не соскучишься. И потом — я не сижу целый день жопой на офисном кресле. Если я захочу, я сваливаю с работы в любое удобное для меня время. А мои подчинённые при мне берут деньги с незарегистрированных клиентов. Я и сам беру с них деньги, когда надо.

— То есть ты смеёшься на своей работе?

Я не знал, что ему ответить. Разумеется, я НЕ смеялся на своей работе, я не смеялся НАД своей работой — даже несмотря на постоянное присутствие в кадре Свиньи, на сноубордерские байки Витька и на взаимопонимающую Илону, которая своими взглядами перманентно намекала на оставшиеся в прошлом, но по первому зову подлежащие восстановлению пикантные отношения. Самое интересное, что раньше я об этом как-то не думал.

— Не-а, Чик. Не смеюсь.

— А «Нивею» всё ещё пи…дишь в туалете?

— Окстись, дружище. Какая такая «Нивея». Её уже лет сто как прекратили туда ставить.

— С тех самых пор?

— С тех самых пор.

— Слушай, слушай, я тебе совсем забыл рассказать. Я тут знаешь кого встретил? Угадай с трёх раз!

— Откуда же мне знать, Чикатило.

— Нет, негритянин. Ты попытайся. Угадай, сука, с трёх попыток.

— Президента Мозамбика.

— Неправильно.

— Элвиса Пресли. Так шутят в каждом третьем американском фильме.

— X… — то там.

— Ну, я не знаю. Девушку Лену из Рязани.

На том конце повисло молчание. Если бы я посмотрел в ресивер, я бы, наверное, вопреки здравому смыслу увидел, как у обдолбанного Чикатилы отвисла челюсть.

— Эээ… Кто тебе… Я же ещё никому об этом не рассказывал. Она что… Она что, тебе позвонила?

Теперь челюсть отвисла у меня. Чикатило не мог меня так разыгрывать — это был слишком естественный шок даже для его артистических способностей. Я знал, что бывают случайные совпадения, но чтобы вот так, с размаху, пальцем в небо — и из всех известных имён назвать правильное… Да, жизнь — алогична.

— Я не понял, Чикатило. Я что… угадал???

— Ну… да.

Я начал беззвучно (чтобы не разбудить Настю) смеяться в телефонную трубку. Это был правильный, хороший смех. Я уже несколько месяцев так не смеялся, но это ведь был Чикатило. Его и всех, с кем он имел дело, всегда сопровождали именно такие заразительные припадки.

— Ну, рассказывай, бродяга дхармы. Ты её трахнул?

— А то, — гордо хмыкнул Чик. Я почему-то был уверен, что он при этом самодовольно поглаживал свой живот. Как кот из того же мультика про блудного попугая — «это же бубль-гум»… Один в один, только не толстый.

— Только не говори мне, пожалуйста, что ты обнаружил её в витрине на улице Красных фонарей, влюбился без памяти и поселился вместе с ней на утлом судёнышке, стоящем на вечном приколе на берегу одного из живописных каналов, перекочевавших в реальность с полотна Винсента ван Гога. Это слишком пошло.

— Нет, нет, ты что. Она здесь в длительной командировке, работает в представительстве какой-то нефтяной компании. Ну, знаешь, из тех, что по дешёвке гонят в Европу нефть из Сургута. Я им как-то раз продавал дурь — я же с русскими в основном работаю — какой-то тамошней тусовке, у них был этот идиотский слёт в отеле «Амстель», и они вызвали меня… Я для здешней русскоязычной диаспоры — что-то типа разносчика пиццы. Так вот, прихожу — а она там сидит, в обнимку с каким-то Дядей-парнем.

— А ты что?

— А я клал на этого Дядю-парня, я так обрадовался, мы сразу обнялись, закружились в вихре страсти…

— А Дядя-парень?

— А Дяде-парню было плевать, с кем трахаться, он приезжал на пару дней и в тот момент только начинал свои замуты. К тому же я сразу же пустил ему жёсткий парик «Белой вдовы», и он с непривычки тут же скопытился. Ушёл в такое говно, что потом часа три не мог произнести ни слова, сидел и пялился с блаженным видом в одну точку. Не реагировал на происходящее. А потом, на следующий день, мы повели его на Ред Лайте, и он там перепихнулся за деньги.

— Ну и что там у тебя с Леной?