Книга Струна - Виталий Каплан

— Верхний предел нижнему. Даем добро. Погнали.

В следующий миг шкафчик с модельками плавно поехал в сторону…

6

Лифт спускался вниз — рывками, натужно рыча мотором. Тусклая лампочка под потолком давала ровно столько света, чтобы видеть друг друга. Сквозь щели в верхней части стенок изредка вспыхивали отблески ламп, освещавших шахту. Типичный лифт из забытого ЖЭКом подъезда. Разве что нет наскальных граффити, стены ровные и сверкают наведенной чистотой. И это лишь добавляет жути.

Мы медленно опускаемся вниз.

Здесь нет лестницы, нет ступенек и винтовых изгибов. Только шахта, лифт, просверки ламп и мерный лязг. И кажется, спуск будет длиться вечно. Как у Алисы… Только внизу вовсе не Страна Чудес, и населена она отнюдь не добродушными Чеширскими Котами.

Осоргин спускался сюда не раз. Каждый год он шел рядом со своим старым, согнувшимся под тяжестью лет и событий другом. Теперь вместо него — я. Почему? Чем таким отличился я, глиняный, Константин Дмитриевич Демидов, враг этого места, враг этих людей…

Враг этих людей? То есть враг Юрика, Мауса, Женьки? Чушь какая! А ведь правда.

— Мы уже погружаемся, — шепнул Максим Павлович. — Первый этаж пройден. Теперь пойдут подземные ярусы.

А я-то был уверен, что мы уже где-то в глубинах земли. Сколько лифт ехал сюда? Не знаю, забыл посмотреть на часы. Скоростные кабины доносятся до последнего этажа за минуту. Здание наше, конечно, приличных размеров, но все же не фантастических. Значит…

— Долго еще? — брякнул я.

— Трудно сказать, — пожал плечами Максим Павлович. — Раз на раз не приходится. По-всякому бывает, от получаса до пары минут.

Вот и начались странности. Сердце кольнуло еще тогда, при виде скрытой шкафом кабины. Она торчала из гладкой, обитой пластиком стены как некое инородное тело. Как старый, заржавевший полвека назад снаряд, вырытый на дачном участке при копании грядок.

Неужели обычные люди «Струны» спускаются в Мраморный зал на таком? Интересно, а как мы поедем обратно?

— Костя. — Флейтист неожиданно повернулся ко мне. — Я хотел бы тебя попросить…

Наконец-то он обратился ко мне на «ты». Что-то, выходит, пробило его обычную броню доброжелательной вежливости…

— Да, Максим Павлович?

— Ты знаешь, что кардинал Ришелье держал целый питомник кошек?

— Ну, вроде бы где-то слышал, — промямлил я.

Слышать-то я слышал, но вот где… Кажется, в старом советском мультфильме, где собаки были мушкетерами, а кошки гвардейцами. А может, и читал в какой-то газете.

— А ты знаешь, что с ними стало потом?

— Когда? — не понял я.

— Потом, когда Ришелье умер?

Я ничего не ответил, да и что было мне говорить? Мульфильм сих деликатных материй не касался.

— Их задушили, — сказал Флейтист. — Всех. Понимаешь, Костя? — он запустил руку в карман и неожиданно достал оттуда маленький пластмассовый самолетик-талисман. — Возьми. И, пожалуйста, сохрани. Вряд ли от моей коллекции останется что-то еще. А так… хоть одна безделушка.

Я молчал. До дрожи в селезенке понимая, что говорить сейчас не надо. Да и что я отвечу? Возьмусь убеждать, что Максим Павлович еще проживет много лет, двадцать, а то и тридцать… склеит десятки пластмассовых птичек и завещает все это Политехническому музею?

Ведь глупо. Ясно, что коли Флейтист заговорил в таком тоне, то это неспроста.

— Знаешь, где мы, Костя? — спросил он. — В единственном месте не свете, где нас никто не услышит. Никто.

Я посмотрел вверх. Железный потолок лифта скрывал за собой бесконечно далекую вершину шахты, где возле отодвинутого шкафа, возможно, еще стояли Лена и ее спутники.

«Струна» на выдумку хитра… Но Высокая Струна еще хитрее. Акустика тут могла оказаться получше, чем в опере, но после минус первого яруса это уже ничего не значило. Я вдруг отчетливо понял — мы уже были не здесь… Вернее, не там. Не в мире.

— Не знаю, сколько нам еще ехать, — честно признался Флейтист. — И уж тем более не знаю, сколько потом идти… Мне надо о многом тебе сказать, а главное, предупредить.

— Почему? — спросил я.

— Потому что от Нее Главным Хранителем выйду не я, а некто Демидов Константин Дмитриевич.

Я задохнулся. Сердце затряслось как старый холостой дизель. Мое настоящее имя прозвучало в устах Флейтиста словно приговор, словно окончательный штрих, объясняющий все…

Он знал. Знал уже давно, знал еще там, наверху, на своем огромном этаже… А может быть, и раньше. Может, еще на даче… Так что же, сейчас двери лифта раскроются и Мраморный зал предстанет пред нами во всей своей кафкианской красе? Снова дознаватель, лазоревая охрана, судьи с ускользающими от взора лицами?

«Мы прощаем тебя, Уходящий, исчезай с миром…»

— Да не бойся ты, Костя, — как-то ласково и совершенно по-стариковски сказал вдруг Флейтист. — Не бойся. Мраморный зал, Коридор Прощения — это не для тебя. Еще немного — и ты окажешься во главе, причем никто уже не сумеет этому помешать.

Я смотрел в одну точку — туда, где смыкаются створки лифта. Редкие полосы света от ламп, вспыхнув, уносились прочь. А я все смотрел. Я начинал понимать.

— Они, там, наверху… Они знают?

— Да, — кивнул Флейтист.

— Давно?

— С самого начала, — теперь его голос стал сух и спокоен, словно метроном под потолком Мраморного зала. — Они знали даже раньше меня. В конце концов, ты их детище.

…Рисунок, возникший и исчезнувший неизвестно куда, звонки по отключенному телефону… Бетонный пол в подвале, бамбуковая палка и вонючая жижа в ведре… Мраморный зал, семеро инквизиторов… Коридор Прощения, навсегда замерзшие внутри себя дети… Лунное поле, свинцовые птички… словно кусачие паузы-восьмушки… Сержант Пашка Шумилкин, Железнозубый, веселый парень Женька… Любитель хорошего коньяка Кузьмич… Незадачливый Абдульминов, Лена… Та единственная ночь в мухинской гостинице… Столица. Сайфер. Маус… «Березки», Юрик, Димка… Залитый солнцем проспект и перевернутый джип…

— Ты прожил настоящую жизнь, — подтвердил Флейтист. — Ты сражался с настоящим злом и завел настоящих друзей. Но все это время тебя аккуратно направляли.

— Кто? — еле выдавил я.

— Те, кто хотел привести тебя сюда. Кто сначала сделал из тебя врага «Струны», затем ее друга. Они заставили тебя полюбить своих новых друзей, которые, в свою очередь, полюбили тебя… Они приучили наш мир к тебе, а тебя к нашему миру.

… Столица, центр детского творчества, пробка, лихие рассказы Женьки и шуточки Мауса, черный двор в Нагатино, отступившие в ужасе отродья господина Зимина… Лена, Кузьмич, Женька, Димка…

— Зачем? — я понял, что близок к истерике. Изображать спокойствие было уже невозможно. Да и ни к чему.