Книга Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

— Господи, — застонал я, — так вся эта история с автокатастрофой, в которой он…

— Это была версия Отто, не Пахома. Ведь у него была самая настоящая потеря памяти, и он просто со временем заместил сообразной фантазией этот пробел в своей жизни. Безмолвный же Пахом все прекрасно помнил. Он был зол. На самого себя и на весь мир. Месть не сделала жизнь свободнее, легче и радостнее. Ему казалось, что весь мир против него. Все счастливы, назло ему резвятся и наслаждаются жизнью, а он никем не любим, одинок и потерян. Это было несправедливо. И он стал искать способ уравнять позиции.

— Чужими руками, — пробормотал я.

— Да. Он довольно скоро выявил принцип иерархии талантов и их распределение в людской массе. И пришел к неутешительному выводу: его дара для обращения недостаточно. У него получилось только однажды — с тобой. И то исключительно благодаря знанию человеческой натуры.

Поговорка про детей гениев, на которых природа отдыхает, в его случае оказалась верна. Тогда он стал искать обратителя, который бы работал с более многочисленной аудиторией.

— И нашел Венди…

— О, Венди оказалась опасным приобретением. Ее цветовуха полностью повторяла цветовуху его матери — с поправкой на возраст, разумеется. И он должен был обезопаситься от ее дара диктата, который мог полностью раскрыться в любой момент. Поэтому он влюбил Венди в себя, умело и хладнокровно нажимая на клавиши жалости, девичьих комплексов, недостатка мужского внимания… Когда цирк заработал, он убедил ее не развивать диктат. Отвлек ясновидением.

— Она была наивна и послушна и без подсказки делала, что нужно. Чего я мог еще желать? Ну разве что завлечь в кровать, — весело прочирикал Пахом, сопроводив реплику похотливыми телодвижениями: это Отто под кукольной рубашкой оттопырил палец и стал подергивать им вверх-вниз.

— Заткнись! — не выдержал я, вскидывая кулаки. Дыхание перехватило от злобы, в ушах били колокола. Отто больше нет. Это не он, это…

Пальцы разжались сами собой, оставив на ладонях синюшные пунктирные следы.

Кукла рывком отпрянула от меня (так что рука кукловода, казалось, чудом не выдернулась из плеча), схватилась тряпочными ладошками за лицо и сердито пискнула:

— Ты откровенности хотел, а что сейчас? Я получу за откровенность в глаз?

— Я тебе верил, ты… ты… — Я не смог подобрать слова.

Пахом ничего не ответил.

Кузнецов выждал паузу и осторожно поинтересовался:

— Можем продолжать?

Я кивнул.

— Значит, вот как все было дальше. В какой-то момент он понял, что задача ему не по силам. Нужен был партнер, посвященный во все планы. Тебя он отверг сразу, потому что А. Ты играл с ним на равных. Б. Ты единственный из всей труппы с ним спорил, а нужен был такой, который бы поддакивал и исполнял. В. Вы были друзьями. — Кузнецов пальцами изобразил кавычки. — В роли друга ты мог принести больше пользы, чем в роли подельника. Молодняк ему не подходил по понятным причинам. Чжао тогда еще с вами не работал. Да и не стал бы он с ним связываться — Чжао, как ни крути, был чужак. Человек со стороны, из другой культурной среды, себе на уме. Венди… Бомба замедленного действия. Он слишком хорошо знал, как быстро любовь может превратиться в свою противоположность, поэтому предпочел не рисковать. Оставался Пит. Благо дружба у них взросла на общей почве психического нездоровья. Да, Артем, не делай такие глаза, могу показать справку. Все, что вы знали о Пите, — чушь от начала и до конца. История с волшебной книгой, темное прошлое подростка-сатаниста, обратившегося к вере, — все это они, смеясь, придумали за один вечер. Пит был привязан к Пахому более, чем кто-либо из вас. Он боготворил его. И был вознагражден посвящением в замысел.

— Тут есть нестыковка, — остановил его я. — Если Отто действительно отбирал в свои партизанские отряды только перспективничков, как к нам попал Пит, пирокинетик?

— Нет тут никакой нестыковки. Именно потому и попал, что соответствовал отведенной ему роли и не был даром выше самого Отто. На кой ему был конкурент?

— Еще одна нестыковка, — упорствовал я. — Зачем он развивал у Венди ясновидение? Неужели не опасался, что однажды она вычислит всю пирамиду талантов и поймет, что к чему?

— А, — махнул рукой Кузнецов. — Он знал, что ее внутреннее зрение будет работать по-другому. Венди не видит ауры. Кстати, об аурах. У тебя — Пахом много думал об этом — был некий элемент цветовухи, который он не мог расшифровать. Такого он действительно не встречал. Он очень надеялся оказаться рядом, когда это секретное оружие заработает. Похоже, эту загадку расколол я. До сих пор на это указывали только косвенные улики, но то, что ты проделал пятнадцать минут назад… — он снова потрогал нос, — это практически чистосердечное признание. Ты — стиратель. Ты можешь блокировать обращение и даже полностью загасить дар уже обращенного мага. Поэтому Дэн так и не стал одним из вас. Подсознательно ты не хотел, чтобы твой самый близкий друг сделался магом. Ты защитил его. Как, впрочем, и множество других, совершенно незнакомых тебе зрителей, которых ты, сам того не осознавая, прикрывал от импульса Венди на концертах. Их становилось все больше и больше, этих необращенных, урожаи понемногу падали, и Пахом уже подозревал неладное, но… хорошо тебя зная, он понимал, что намеренно ты палки в колеса цирку вставлять не будешь, потому помалкивал о своих догадках.

— Выходит, Андрей… я уничтожил твой дар?

— Абсолютно верно, — просиял он.

— И тебя это веселит? — Мне показалось, что, пообщавшись с Отто, он и сам подцепил бациллу безумия, и теперь со мной в допросной уже двое сумасшедших.

— Скажем так, меня это не расстраивает. Удивлен? А-а, мне все равно. Как я уже говорил, сюда летят спецы из Москвы. Я вызвал их, потому что по-другому поступить не мог. Дело Волшебного цирка Белоснежки раскрыто, но теперь нам предстоит переловить остальных зачинщиков Армагеддона: зарайских сектантов, анапских яйцеголовых и пермских боевиков. Пахом отсюда не выйдет. А ты — решай сам. Если останешься и поможешь, я за тебя похлопочу. И за остальных артистов тоже. — Кузнецов кивнул Владу. — Если решишь уйти, погони не будет, обещаю.

Я хохотнул:

— Это что, тест какой-то на лояльность? Там, — я махнул на потолок, — полно камер, и моего ответа ждет у монитора какой-нибудь гэбэшный генерал, да?

— Никто нас не видит, — устало сказал Кузнецов. — Серебренников по моей просьбе объявил по сети код сто десять, весь персонал заперт в бункере. А записи я подчищу.

— Что за код сто десять?

— Сейсмическая тревога, — ответил за него Влад. — Полигон пуст. Мы можем идти.

Только сейчас нахлынуло осознание конца. Такого не было ни в ночь, когда сгорел кемпер, ни позже, когда умер Дэн. Всякий раз часть жизни выгорала дотла, но обязательно оставался какой-нибудь крошечный росточек будущего; сейчас его не было. Хотелось приткнуться тут же у мягкой белой стены на корточках, обнять руками колени и заснуть — и будь что будет. Не осталось ни страха, ни гнева, ни желаний, ни даже обиды на Отто… Все. Приехали. Конечная.