Книга Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

– Желал бы я, племянник, чтобы ты остался в моем доме до Михайлова праздника, как и Давыд. На моих именинах бы меду выпил. Поглядел бы, как митрополит будет меня чествовать, читая унылое назидание, – балагурил Святополк. – Потом и на ловы бы съездили, потешили бы душу.

– Не могу никак, – отнекивался Василько. – Я уже и обоз свой вперед отправил. Домой поспешать надо.

– Ну тогда хоть немного посиди с нами, отведай угощения, – настаивал киевский князь, ведя гостя широкими сенями с расставленными для почести гридями.

– Можно и посидеть, – отвечал младший князь, – отведать, что предложишь.

– Заодно и поговорим, – словно бы обрадовался Святополк. – По-семейному, по-братски. Бояр своих отпусти, им в иной палате стол накроют, с моими мужами побудут.

– Можно и отпустить, – согласно кивнул Василько.

Святополк щелкнул пальцами, веля гридину проводить теребовльских бояр.

– Я в иную палату не пойду, – хмуро отказался Кульмей.

– Я не дитя, чтоб меня опекать, – осадил его князь. – Ступай, друже, куда укажут.

Поколебавшись, затем коротко поклонясь, боярин с оглядками пошел за остальными.

– Что это он боится за тебя в моем доме? – киевский князь сделал вид, будто ему оскорбительно такое отношение.

– Кульмей нынче не с той ноги встал, – умехаясь, сказал Василько, – с утра на все ворчит.

В малой трапезной палате, куда пришли князья, было полутемно и пусто – окно закрыто решетчатыми ставнями, и ни угощения на столе, ни прислуживающих холопов, ни ключника, взирающего на порядок. Удивившись тому, что его как будто не ждали, Василько сдержанно поздоровался с Давыдом Игоревичем. Волынский князь с угрюмым видом сидел на лавке и даже не встал при появлении хозяина с гостем.

– И тебе того же, – через силу ответил Давыд на пожелание здравствовать, – коли не шутишь.

– Шучу, – поддел его Василько.

– Ну так и я пошутил.

Давыд был мрачен, говорил глухо. На теребовльского князя он смотрел косо и будто бы с неким ужасом, словно видел перед собой нежить и притворялся, чтоб она не тронула его.

Василько сел, а Святополк так и остался стоять.

– Ну, – он гостеприимно, но неуклюже развел руки, – как-то так. – И в упор воззрился на Давыда. – Пойти, что ли, распорядиться…

Киевский князь ушел из трапезной, оставив их вдвоем с гридином у двери.

– Что так хмур, Давыд? – попытался затеять беседу Василько. – Чрево болит или зубами маешься?

– Хвораю, – хрипнул тот, отведя в сторону очи.

– Хворому и жизнь не в радость, – согласился теребовльский князь и неожиданно предложил: – Пойдешь со мной на рать в ляшские земли?

– Куда мне, – не заинтересовался Давыд.

– Мороз нынче ударит, – не зная, о чем еще говорить, скучно молвил Василько.

– А где брат? – будто очнувшись, спросил Давыд у гридина.

– Кажись, в сенях, – прислушался отрок.

– Пойду позову его.

Давыд, сгорбив плечи, вышел. Напряжение, висевшее в воздухе, передалось и теребовльскому князю, но он продолжал сидеть как ни в чем не бывало. В злоумышление обоих дядьев против него Василько Ростиславич не верил, а странности их поведения относил к недавней еще непримиримости. Нелегко ведь человеку переменять настроения ума и души. Сам же он всякие перемены в своей жизни переносил легко, быстро приноравливаясь к новому, хорошему или плохому. Если враг нежданно стал другом, либо наоборот, в том нет ничего особенного и преизрядного. Этому князя научила судьба, своя и отцова. Обоим довелось одинаково познать внезапно свалившуюся на голову, после смерти родителя, изгойскую долю, жить милостниками на чужом дворе. Оба затем с кровью и потом отвоевывали у судьбы свою славу и честь.

Задумавшись о былом, Василько не заметил, как исчез и гридин, а дверь оказалась закрыта. Из сеней внезапно донесся сдавленный вопль: «Князь!.. Тебя обманули!» Василько узнал голос Кульмея. В один миг он был у двери и безуспешно ломился в нее. Шум борьбы смял в сенях крики.

– Святополк! – в гневе воскликнул князь. – Ты предал меня! Да будет теперь между нами крест Господень, который ты переступил!

Бросившись к окну, он распахнул створки и стал дергать окованные медью ставни. Но их заранее замкнули снаружи. Спасения не было.

Возня в сенях прекратилась. Василько снова попытался сломать дверь, но та сделана была крепкой.

– Не буянь, княже, – вдруг раздалось с той стороны.

– Кто это?!

– Стража. Велено тебя стеречь. Не рви жилы понапрасну, княже, – добродушно посоветовали ему. – Все равно не убежать тебе.

– Что сделали с моими боярами?

– Сонным зельем опоили, а одного так успокоили. Не боись, княже, живым оставили, только вервием связали. Всех на телегу погрузят да свезут подалее от Киева. Там отпустят.

– Что со мной делать хотят?

– Откуда нам знать. Мы кмети простые, в княжьи дела не лезем.

Обхватив руками голову, Василько опустился на лавку.

– Воистину, кого Бог хочет наказать, того лишает разума, – в холодном отчаянии проговорил он.

…Молва о том, что на Святополковом дворе предательски схвачен и заточен теребовльский князь, огнем разошлась по Киеву в тот же день. Шила в мешке не утаишь: что знает княжья младшая дружина, то знают все, включая баб и холопов. Пока Святополк, созвав бояр на совет, рассказывал им, как хотел убить его Василько, сговорившись с Мономахом, и как собирался присвоить себе его города, на вечевой площади таяло пронзительным звоном подмерзшее било. Веча в Киеве не созывали уже четыре с лишним года, с самой смерти предыдущего князя. Горожане, соскучившиеся по горлодерству, не медля бросали то, чем были заняты, и шли на зов. На конях подъезжали отроки из боярских усадеб, житьи люди – купцы, богатые мастеровые. На своих двоих прибегала чернь.

О небывалых на Руси любечских клятвах князей только бирюк или глухонемой не вел в последние дни разговоров. Даже дурни трепали языками, умным же людям и подавно было о чем порассуждать. И вдруг – не успел еще остыть тот крест, целованный шестерыми князьями, согретый их дыханием, как один из них оказался в плену у другого. Мало того, повержен восхищавший многих своим храбрством теребовльский князь, а ненавидимый – тоже многими – Святополк торжествует.

Вече тревожно гудело, чувствуя надвинувшуюся на Киев беду.

В думной палате тем временем бояре разделились надвое. Одни приговорили:

– Если тебе, князь, дорога твоя голова, а заодно и наши, устранись от этого дела. Если Давыд сказал правду, то отдай ему Василька. Пускай от Давыда будет ему наказание. Если же это наговор, то пусть Давыд сам отвечает за свою ложь. А ты, князь, не принимай мести от своих братьев и от Бога.