Книга Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— Отчего вы так рассердились? — не столько удивился, сколько расстроился Куропёлкин. — И на кого? И чем шары и овалы хуже сундуков, ящиков Пандоры или ваших чемоданов?

Старший матрос Куропёлкин дерзил. Чёрные глаза разгневанного Адмирала Флота выразили отношение к его дерзости.

— В овалах и шарах нет упоров для стартовых усилий моих проектов. Но тебе этого понять не дано. И слава Богу. Творец отпустил нам особенные дары. Тебе — свой, мне — иной. И в чём суть моего дара — открывать я не имею права. И опять, повторюсь, ты этой сути не поймёшь, и не потому, что ты неуч, пусть и с острейшей интуицией. Не поймут и умники академики, и им не суждено. Да и зачем…

Бавыкин, похоже, успокаивался. Или возвращался к своим чемоданам не с небесно-космических высот, а из глубин внутриземельных. Но, может, и из глубин вселенской мудрости.

А Куропёлкин ощутил размеры своей мелкости. И бестолочи своей.

— Так, — вспомнил Бавыкин. — Башмак.

Запахи ваксы ли, гуталина ли, кожи или её заменителей, дратвы, нового сапожного парфюма в студии обувного маэстро оставались и были приятны Куропёлкину, но чувствовалось, что маэстро в последние месяцы был увлечён делами, далёкими от ремонта сапог и кроссовок.

Хотя Бавыкин и приблизил к глазу лупу часовщика, будто был намерен изучать изъяны или вновь приобретённые свойства Башмака, осмотр его вышел секундным.

— Всё нормально, — сказал Бавыкин. — Возьми. Ещё пригодится.

Вместо того чтобы поблагодарить Бавыкина за приём, Куропёлкин пожелал вдруг (вроде бы из добрых чувств) поинтересоваться, не надо ли чего передать горничной Дуняше. Тут же Куропёлкин обозвал себя дураком и рот не открыл.

Уходили к рельсам с поджидавшей гостя вагонеткой.

— Вот что, — сказал Бавыкин, — ты человек более земной, нежели я, к тому же спортсмен, объяви мне, кто такой Бубукин.

— Точно ответить не могу, — сказал Куропёлкин. — Но был когда-то футболист Бубукин.

— Странно, — задумался Бавыкин.

— И что — знать, кто такой Бубукин, — спросил Куропёлкин, — для вас существенно?

— Да нет… Это так… — сказал Бавыкин. — Просто любопытствую, чем так заинтересовал наших деляг именно кратер Бубукина. Ну, да ладно. Спасибо, что посетил отшельника… Всё же надеюсь, что нам ещё удастся свидеться… Но тут многое будет зависеть от тебя…

309

Миновав Шалаш, Куропёлкин отправился в свою Избушку.

Вернул Башмак на подоконник чердака. Инспектировать его не стал. Доверился мнению Бавыкина.

И испугался. Как бы не нажать невзначай на какой-либо не обнаруженный прежде выступ и не вызвать Бавыкина к продолжению разговора, будто было ещё о чём спросить.

А ведь было о чём…

Однако была и опасность после какого-нибудь неловкого нажима попасть и в сеть, необходимости в которой у него сейчас не было никакой.

Вот имел бы он мобильный, позвонил бы одному случайному знакомому, наверняка помнившему о том, кто такой был Бубукин.

Но мобильные узникам не полагались.

Да и что дадут Бавыкину или тем более ему, Куропёлкину, достоверные сведения о Бубукине?

И сейчас же заискрилось соображение: а вот компетентный специалист в области футбольных трусов, причём и сверхсекретных, господин Трескучий, этот, уж точно, должен был бы иметь представление о Бубукине.

Ну и что?

До Куропёлкина дошло наконец, что эти прыгающие и ненамеренные соображения приятны ему, потому как они отвлекали его от раздумий о чём-то важном, на что подталкивали его слова Бавыкина. Может, и о смыслах его пребывания на Земле.

«Фу ты!» — попробовал осадить себя Куропёлкин.

Но осадила его зевота.

Всё же в самообустроенном и добровольном, надо полагать, затворе Бавыкина они с хозяином перегрузили себя мясными блюдами и к напиткам отнеслись уважительно. Куропёлкина повело на лежанку.

Померещилось ему, будто приходила горничная Дуняша и интересовалась, не оголодал ли квартирант, а Куропёлкин силился сказать Дуняше о чём-то важном, но не смог.

О чём позже жалеть не пришлось.

310

О важном Куропёлкин услышал поутру от топ-менеджера научных забот и направлений Селиванова.

И слова произносились важные, и сам он выглядел государственно важным. Куропёлкину пришло в голову, что Селиванов был бы хорош и в вельможном кафтане восемнадцатого века, и даже мог быть произведён в секретари Екатерины Великой.

Но откуда у нас Екатерины Великие? Их нет и не предвидятся.

— По нашим сведениям, — сказал Селиванов, — вы, Евгений Макарович, имели аудиенцию у господина профессора Бавыкина.

— Случилось такое, — сказал Куропёлкин. — И это вас волнует? Или я должен был доложить вам о намерении встретиться с Бавыкиным?

— Нет, — сказал Селиванов, — никаких докладов мы ожидать от вас не вправе.

— Надо понимать, что и без моих докладов о всех моих действиях вам бывает известно.

— Не о всех, — сказал Селиванов.

— Техника, что ли, не срабатывает? — спросил Куропёлкин.

— Именно, — сказал Селиванов.

— И что же из вчерашнего вы не сумели услышать и понять?

— Особый интерес профессора Бавыкина.

— Бубукин, — сказал Куропёлкин.

— Какой такой Бубукин? — удивился Селиванов.

— Тот самый, на берегу чьего кратера вы определили мне поместье в шестнадцать гектаров.

— Как кстати я пришёл! — обрадовался Селиванов. — А пришёл я, чтобы одарить, то есть я уполномочен одарить вас новыми сертификатами на владение участками на Марсе, на Венере, на пятом кольце Сатурна. Вот и бумаги со всеми печатями и подписями. И даже резолюциями ООН и ЮНЕСКО.

Дарственные Бумаги, некоторые из них напоминавшие застеклённые грамоты из Красных уголков и удобные для размещения на кабинетных стенах, были извлечены из Генеральной папки Селиванова и вручены Куропёлкину.

— Распишитесь в получении, — предложил Селиванов.

— Странно, — сказал Куропёлкин. — Именно, по вчерашним предположениям Бавыкина, мне и были намерены выдать подобные сертификаты и лицензии. А по вам выходит, что вы о чём-то не слышали.

— Не слышали! — обиженно заявил Селиванов. — Но могут быть и совпадения. Бавыкин, естественно, в курсе программы Пробивания, он и прогнозировал дальнейшее её развитие. В этом нет ничего странного. Странность в его неожиданном интересе к личности Бубукина. Что-то экстренное, видно, пришло ему в голову. У вас есть по этому поводу какие-нибудь острые мысли?

— Нет, — сказал Куропёлкин.