Книга Дочь генерала - Нельсон Демилль

— Они часто виделись, — заметила Синтия.

— Еще раз спасибо, Грейс. Почему бы вам не спрятать дискету в потайное местечко и не поспать?

— Я нормально себя чувствую, а вот вы ужасно выглядите.

— До завтра.

Я взял распечатки, и мы пошли к выходу. Стояла одна из тех ночей, когда влага буквально висит в воздухе и ты даже не чувствуешь запаха сосен, если только не забрался на верхушку.

— Под душ? — предложил я.

— Нет, в полицейское управление. Повидать полковника Мура и мисс Бейкер-Кифер. Ты таких помнишь?

Мы уселись в мой «блейзер». Часы на приборном щитке показывали десять тридцать пять. У меня оставалось менее четырнадцати часов.

Синтия заметила, что я смотрю на часы, и сказала:

— Фэбээровцы, наверное, зевают и собираются спать, но с утра здесь от них прохода не будет.

Я завел мотор, и мы выехали с Джордан-Филдз.

— Пусть им поставят в заслугу распутывание этого дела. Мне без разницы. Я не мелочусь. Завтра в полдень передаю им дела — и до свидания. Но чем ближе мы подбираемся к преступнику, тем меньше грязи им придется разгребать. Я укажу им на Кента, а дальше как хотят.

— Слишком великодушно с твоей стороны. Ты правда собираешься бросить службу? А мне бы заслуга не помешала.

— Мы люди военные. Дают приказ — исполняй. Ты, кстати, должна исполнять мои приказы.

— Так точно, сэр... Фэбээровцы — мастера по части рекламы. В сравнении с их отделом по связям с общественностью общевойсковая информационная служба выглядит как справочная будка на автобусной остановке. Нет, мы просто обязаны сами закончить это дело. Если потребуется, приставим к виску Кента пистолет и пообещаем вышибить мозги, если он не подпишет признание.

— Какие мы сегодня храбрые...

— Пол, пойми, как это важно. Ты прав, когда говоришь, что ФБР разгребет слишком много грязи. Они устроят утечку информации, и каждая вшивая газетенка в стране напечатает самые смачные отрывки из дневника Кемпбелл. Фэбээровцы — хорошие ребята, но бесцеремонные. Почти такие же бесцеремонные, как ты.

— Спасибо на добром слове.

— И на армию им наплевать. Вся их философия цинична: «Все, что идет во вред другим правоохранительным органам, нам на пользу». Почти по Ницше. Поэтому мы обязательно должны закончить к полудню.

— Легко сказать. Кто же, по-твоему, убийца?

— Кент.

— Это окончательно?

— Нет, не окончательно. А ты как думаешь?

— Мне этот мужик нравится.

— Я не могу сказать, что он мне активно не нравится, но я от него не в восторге.

Забавно, подумал я, что мужчина и женщина чаще всего расходятся во мнении об одном и том же человеке. Припоминаю — последний раз, когда женщина и я согласились, что нам нравится один мужик, эта женщина была моя жена — к нему она и сбежала. Я спросил просто так, для интереса:

— Что же мешает тебе восторгаться Кентом?

— Он изменял жене.

Разумный довод.

— Не исключено, что он еще и убийца. Это, конечно, пустяк, но упомянуть о нем стоит.

— Брось свой саркастический тон. Если он убил Энн Кемпбелл, то под влиянием момента. А жену он обманывал два года. Это была постоянная неверность. Говорит о слабой воле.

— О чем же еще...

Я ехал по темной дороге через лес. Вдалеке мелькали огни Бетани-Хилл, и я представил, что происходит сейчас в домах Фаулера и Кента.

— Сегодня я бы к ним на ужин не пошел, — сказал я Синтии.

Она смотрела в ветровое стекло и произнесла:

— Надо же в такую историю влипнуть. Приехала в Хадли разобраться с изнасилованием, а приходится разбираться в последствиях изнасилования десятилетней давности.

— Одно преступление рождает другое, а то — третье...

— Знаешь, по статистике жертвы насилия подвергаются потом изнасилованию чаще, чем женщины, не пережившие эту малоприятную процедуру.

— В первый раз слышу.

— И никто не знает, почему так происходит. Причем это не зависит от возраста, рода занятий или места жительства. Что случилось однажды, вероятнее всего, повторится. Непонятно и страшно. Как будто какой-то злой рок.

— В моей практике таких случаев не было. Человека убивают только один раз.

Потом Синтия заговорила о своей работе, о том, как она расшатывает нервы и расстроила ее брак. Ей, очевидно, хотелось излить душу и как бы излечиться от дурной болезни, именуемой делом по факту убийства Энн Кемпбелл. Как ни старайся, каждое дело оставляет в душе горький осадок, который с каждым годом сильнее разъедает ее. Но работа есть работа, особенно наша, которую кто-то должен делать. Одни берутся за нее, другие бегут. У тех, кто берется, с годами сердце черствеет, на нем образуется некий защитный нарост, и только особо злостные преступления бередят былые раны.

Синтия рассказывала, а я думал, что она говорит не только о себе, о своем замужестве и работе — она говорила обо мне, о нас.

— Думаю, я могла бы попросить о переводе... куда-нибудь еще.

— Например?

— В военный оркестр, — рассмеялась она. — В юности я немного играла на флейте. Ты музицируешь?

— Только на радиоприемнике. А как же Панама?

Она пожала плечами.

— Не знаю... поеду, куда пошлют... все так неопределенно.

Наверное, Синтия ожидала, что я предложу что-нибудь определенное, устойчивое. Но в личной жизни я нерешителен — не то что в профессиональной. Когда женщина заговаривает об обещаниях, я тянусь за аспирином, а если начинает рассказывать о любви, я шнурую кроссовки. И все же между Синтией и мной было что-то настоящее, выдержавшее испытание временем. Весь этот год я думал о ней. Но сейчас Синтия была здесь, рядом со мной, и я запаниковал. Ну нет, на этот раз я не упущу своего.

— У меня небольшая ферма под Фоллз-Черч. Может, захочешь ее посмотреть?

— С удовольствием.

— Это замечательно!

— Когда?

— Э-э... давай послезавтра. Когда вернемся в УРП. Останешься на выходные или дольше, если захочешь.

— В понедельник я должна быть в Беннинге.

— Зачем?

— Юристы, бумаги... Я оформляю в Джорджии развод. А замуж выходила в Виргинии. Для таких, как мы, нужен особый брачный кодекс.

— Я бы не возражал.

— В конце месяца я должна быть в Панаме, поэтому хочу поскорее закончить личные дела. Иначе развод отложится еще на полгода, если я буду за рубежом.