Книга Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Неторопливо и обстоятельно они решили все до подробностей о диверсии в порту, условились о времени, назначили ответственных.

Вопрос, который больше всего волновал Красильникова: где сейчас искать Кольцова, как ему помочь? Но кто мог ответить! Оставалось только ждать. Рано или поздно он даст о себе знать.

Под конец вновь заговорили о господине Федотове. Красильников вспомнил рвущегося в дело Митю Ставраки и решил, что ликвидация господина Федотова будет хорошей проверкой для него. Сказал Бондаренко:

– Господина Федотова позвольте моей группе взять на себя!

Глава тридцать четвертая

До самых сумерек Кольцов со своим всадником-конвоиром блуждали по поросшим лесом горам. Уже когда стемнело, вышли к затаившемуся в лесной чаще караулу. Их окликнули:

– Ты, Софрон?

– Он самый! – отозвался конный.

Появились несколько вооруженных винтовками мужчин, приняли у Софрона коня и с любопытством изучали Кольцова, его украшенную бубновыми тузами тюремную одежду.

– Кто это с тобой?

– Кто его знает… Сейчас выясним.

– А если маскарад?

– Известно, расстреляем.

Почти на ощупь Софрон и Кольцов спустились по крутому склону на большую поляну, остановились возле вросшей в нее по самую крышу землянки. Поодаль Кольцов скорее угадал, чем увидел, еще несколько таких же землянок. Вкусно попахивало дымком.

Землянка, снаружи казавшаяся крошечной, внутри оказалась просторной и была основательно заполнена людьми. Тускло тлел под низким потолком каганец.

– Кто ты? – наконец спросил Кольцова басовитым, грудным голосом невысокий мужчина.

– Я бы тоже не против узнать, кто вы, – дерзко ответил Кольцов. – Хотя бы для того, чтобы не врать.

– Будешь много разговаривать – не доживешь до утра! – озлился мужчина. Однако, подумав немного, объяснил: – Мы – отряд повстанческой партизанской армии. Воюем против барона Врангеля. Я – командир. А ты… у тебя какая платформа?

– Разделяю вашу, – сказал Кольцов.

Его обрадовало, что он попал именно сюда, потому что в Крыму были и другие повстанцы – обозленные на весь белый свет, готовые драться и с белыми, и с красными. С такими было бы труднее.

– Для чего в горах оказался? Почему в такой одежде?

– Я – чекист, – сказал Кольцов. – Выполняя задание, служил в Добрармии старшим адъютантом генерала Ковалевского. Потом…

– Кольцов, что ли? – спросил кто-то с самого дальнего, укрывшегося в сумерках угла землянки.

– Да. Павел Кольцов.

– Ну нахал! Его же расстреляли!.. – Давно не бритый человек протиснулся поближе к Кольцову. – Его ж еще в Харькове расстреляли! Нет, братцы, я того адъютанта много раз видел. Издаля, правда. – И угрожающе Кольцова предупредил: – Но узнать – узнаю!

Зажгли еще один каганец, с толстым фитилем. Командир отряда поднес его к лицу Кольцова:

– Ну?

– Вроде – они… а вроде – и не они…

– Еще гляди! – грозно приказал командир. – От тебя, жить или не жить ему, зависит! – В наступившей тишине звучно щелкнул курок нагана.

Кольцов понял: скорее всего небритый скажет «Это не он». И уже никто больше не станет ничего проверять, выслушивать.

– Дай и мне на тебя поглядеть, – сказал он небритому. – Если ты меня часто видел, значит, и я тебя.

Память не подвела: перед Кольцовым стоял денщик Микки Уварова.

– Сидор! – уверенно сказал Кольцов.

– Они! Точно они! – воскликнул Сидор. – Вот где встретиться довелось, ваше благородие. А я, значит, со службы белой убег. Сперва до батьки Махно, а от него – сюда, в Крым.

В землянке раздался вздох облегчения.

После ужина командир отряда, крымский шахтер Стрельченко, поведал Кольцову немало любопытного о партизанском житье-бытье. Таких отрядов в Крыму насчитывалось много, однако далеко не все были объединены, не подчинялись единому командованию, а потому и борьба их с врангелевцами носила характер эпизодический…

Утром Кольцов рассмотрел лагерь отряда. Он находился на довольно крутом склоне. Партизаны с трудом выдолбили в скальном грунте четыре прямоугольных углубления и накрыли их – получились хоть и не очень уютные, но зато едва заметные землянки.

Стрельченко гордился тем, что ни одна облава, ни деникинская, ни врангелевская, ни разу сюда не добралась.

Еще несколько дней назад Стрельченко и не подумал бы покинуть это насиженное и обжитое гнездо, а сегодня он отдал приказ подготовиться к перебазированию на новое место. Случилось непредвиденное: из отряда ушли несколько человек. Дезертировали. Поддались на белогвардейскую пропаганду.

– Нашли где-то белогвардейскую газету, прочли приказ Врангеля, – объяснил Стрельченко. – Если Деникин на голый патриотизм давил, то Врангель о земле заговорил, будто будет землю крестьянам раздавать. Хитро так написано: отдавать «обрабатывающим землю хозяевам». Вот несколько наших мужичков и рассудили, что, если они с нами будут, а Врангель повсюду власть возьмет, им земли не видать. И ушли.

– А если не возьмет? – улыбнулся Кольцов.

– Об этом они не подумали. – И, помолчав немного, добавил: – Тут порою такие баталии словесные случаются – и все из-за земли. То товарищу Ленину не доверяют, потому как товарищ Ленин хочет военные коммунии сорганизовать…

– Не Ленин, а Троцкий, – поправил Кольцов.

– А Троцкий кто? Друг и правая рука товарища Ленина… То в господине Врангеле сомневаются: раз он сам из помещиков, вряд ли против своих пойдет… Нету у мужика уверенности, потому и находится в постоянном сомнении. Он сейчас – как баба на выданье: кто лучше приголубит, к тому и подастся.

Факт оставался фактом: несколько крестьян ушли с повинной к врангелевцам и могли вывести на партизанскую базу карательные отряды. Поэтому Стрельченко расставил подальше от базы караулы, с тем чтобы белые при облаве не захватили их врасплох. А тем временем они готовились уходить с этих насиженных мест.

Стрельченко дал Кольцову газету «Великая Россия».

– Прочти вот это. – Он ткнул прокуренным пальцем в набранную жирным шрифтом заметку.

Это и был приказ. Точнее:

«Первый приказ

Правительства главнокомандующего

вооруженными силами на Юге России.

20 мая 1920 года, № 3226, г. Севастополь.

Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю.

Я призываю на помощь мне русский народ.

Мною подписан закон о волостном земстве и восстановляются земские учреждения в занимаемых армией областях. Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.