Книга Кровавое копье - Крейг Смит

— Я тебе не верю!

— Ты не хочешь верить, но я клянусь, это правда. Я клянусь в этом жизнью своего ребенка.

— Нет. — Бахман покачал головой и попытался улыбнуться. — Это просто твоя тактика… Ты лжешь. Ты скажешь что угодно, лишь бы тебя не пытали! Тебе известно, где оно.

— Антиохийское копье исчезло в Константинополе больше восьми веков назад, Дитер. Никто не знает, где оно. Что же до Кровавого копья катаров — оно в сердце каждого истинного рыцаря!

— Но ты говорил, что Раймунд отослал Копье в Лангедок с младшим сыном!

— Если он обладал Копьем и выбрал пытки вместо того, чтобы отдать его, то он был еще наивнее, чем Петр Бартоломью, но я знаю: Раймунд глупцом не был. — Видя, как обескуражен и растерян Бахман, Ран вдруг расхохотался. — Я все пытаюсь представить себе, как это воспримет Гиммлер, когда ты ему расскажешь. Он ведь станет во всем винить тебя? Никто не любит, чтобы его дурачили, а безумцы это любят меньше всех. Мой совет: скажи ему, что я унес тайну с собой в могилу. Обещай, что ты будешь продолжать поиски, но я погиб, а ты не смог мне помешать. Но ради всего святого, друг мой, не говори ему правду, иначе он прикажет тебя убить!

— Истинное это копье или нет, но я верну ему то, что ты у него украл!

— Я не могу позволить тебе сделать это, Дитер.

— У тебя нет выбора!

— У человека всегда есть выбор… даже если и не самый лучший.

В следующее мгновение Ран развернулся и опрометью бросился к обрыву. Солдаты рванулись наперерез, но остановить Рана было трудно. Он налетел на самого крепкого из них. Тот не удержался на ногах. Двое солдат попытались ухватить Рана за полы шинели, но он успел сделать еще два шага.

В следующее мгновение он исчез.

Вильдер-Кайзер, Австрия

16 марта 1939 года

Ран падал и слышал, как свистит в ушах ветер. Он видел проносящийся мимо черный горный склон. Отто думал об Эльзе. Она сидела рядом с ним неподалеку от Монсегюра. Он едва коснулся губами ее щеки, а она сказала ему, что всегда хотела бы вспоминать его таким, как в тот день, когда они сидели на траве так высоко, над всем миром, среди прекрасных призраков.

Берлин

11 апреля 2008 года

Через пару недель после возвращения в Цюрих Итан получил письмо от фрау Сары фон Виттсберг, одной из паладинов ордена рыцарей Священного копья. Она приглашала его в свои берлинские апартаменты вечером одиннадцатого апреля. Дама хотела попросить его о каком-то одолжении.

Фрау фон Виттсберг жила в старинной квартире, в доме постройки девятнадцатого века, не утратившем первоначальной прелести после реставрации. Он стоял на территории бывшего Восточного Берлина в симпатичном тихом квартале, выстроенном в богемском стиле, и Итан с удивлением обнаружил, что бывшая светская дама так хорошо себя чувствует в столь непретенциозной обстановке.

Ей было за семьдесят, и она до сих пор была довольно хороша собой. Серебряная седина, большие, круглые, внимательные, темные глаза. Аристократическая осанка и уверенность, манеры женщины, привыкшей общаться с дипломатами, и несгибаемый характер человека, выжившего в концлагере.

В холле и гостиной не висело ни одной фотографии в память о ее борьбе за освобождение Западного Берлина, продолжавшейся тридцать лет. Стены были украшены картинами германских художников, изгнанных из Берлина в тридцатые годы прошлого века. Нацистские власти заклеймили их как декадентов. Имена живописцев были знакомы Итану, но этих работ он прежде не видел, поэтому несколько минут с интересом изучал полотна, пока хозяйка заваривала чай.

— Джанкарло говорил мне, что вы похищали подобные картины и разбогатели на этом, — проговорила Сара фон Виттсберг, поставив серебряный поднос на маленький столик перед канапе.

Итан добродушно улыбнулся.

— Если вы опасаетесь, что я вернусь и ограблю вас, не бойтесь. С той жизнью покончено.

— Он мне так и сказал. Он говорил, что вы обрели веру, или что-то в этом роде. — Она обвела взглядом картины, словно увидела их впервые в жизни. — Знаете, я не слишком люблю подобное искусство. На самом деле я их не понимаю, но я люблю то, что они символизируют. Эти художники остались верны себе, хотя это стоило им жизни. А в наши дни живописцы продают свои полотна за деньги, которые им, в общем-то, и не нужны. — Немного подумав, она добавила: — Я побывала в концлагерях, вы это знаете.

— Да, мэм. Я читал об этом в одной из первых статей, опубликованных рыцарями.

— Мы с матерью почти год пробыли в Бухенвальде.

— А сегодня годовщина освобождения этого лагеря?

— Очень похвально. Очень похвально, мистер Бранд.

Она немного помолчала.

— Джанкарло говорил, что вы непременно произведете на меня хорошее впечатление. Теперь я начинаю понимать почему. Моя мать была еще очень хороша собой тогда, в самом начале, и ее превратили в проститутку для надзирателей. Через год, когда ее красота увяла, нас перевели в другой лагерь, где пытались уморить тяжелой работой и голодом. И им бы это удалось, будь у них чуть больше времени. Но все началось с Бухенвальда. Когда мне снится ад, я попадаю в Бухенвальд. Хотите узнать о потрясающе жестокой иронии? — спросила Сара после тягостной паузы. — Через несколько лет мать призналась, что мой отец служил в охране этого лагеря. Мы пробыли там с конца сорок третьего почти до конца сорок четвертого. А мой отец работал там несколько месяцев осенью тридцать восьмого. Он был одним из тех людей, кого Гиммлер пригласил на работу лично. На самом деле его можно назвать придворным историком, и в концлагеря его отправляли для острастки, в качестве дисциплинарного взыскания. Сначала я думала о том, что мой отец наверняка не мог быть похож на тех надзирателей, которые встречались нам с матерью. Мне он запомнился милым, ласковым человеком. Мать говорила мне, что он был самым благородным мужчиной на свете. Впрочем, когда я повзрослела, мистер Бранд, я стала считать, что он, наверное, вел себя точно так же, как все прочие. Когда я думаю так, у меня разрывается сердце, но, видите ли, в концлагерях работало много достойных и честных людей… и, глядя на каждого из них, Господь плакал. Я скажу вам, что отличало моего отца от остальных. Это факт, мистер Бранд, а не вымысел любящей дочери. Проработав три месяца в Бухенвальде, он подал прошение об отставке. Он покинул орден «Мертвая голова». Конечно же, Гиммлер не смог с этим смириться. Нацисты все обставили так, словно в горах произошел несчастный случай, но это было убийство. Они сообщили в газетах о его гибели и увенчали его славой, но при этом похоронили неизвестно где, даже не обозначив это место. Именно так Гиммлер относился к узникам концлагерей.

Фрау фон Виттсберг невесело улыбнулась.

— Вы знакомы с легендой о Парсифале?

Итан посмотрел на нее, удивляясь, почему она вдруг сменила тему разговора.