Книга Поветлужье - Андрей Архипов

– Красота-то какая… Вылитая Пресвятая Богородица, заступница наша, – перекрестился Фома. – Слышь, Мокша, а иконы ты режешь? Я бы тебе заказал из ели. Еще схожий лик сможешь сотворить?

Все дружно уставились на девицу, отчего та сильно смутилась, покраснела, а потом прижала свой портрет к груди и со всех ног бросилась прочь, даже не поблагодарив художника. Тот же, пожав плечами, как ни в чем не бывало продолжил кромсать следующую заготовку от какого-то чугунка, оставив всех гадать, что же означает этот жест.

Однако посуда посудой, а главенствовали над всеми этими формочками все-таки фундаментальные массивные заготовки. При взгляде на них у Николая теплело на сердце и зрели грандиозные планы дальнейших свершений. Он уже представлял себе новую поршневую воздуходувку с чугунными цилиндрами, которая заменит громоздкие мехи и даст повышенный наддув. Чуть позже к нему в голову мягким неслышным шагом прокрались идеи сверлильного и токарного станков. А как еще выточить ровные заготовки для деревянных подшипников? Когда еще придет опыт чугунных отливок с точностью до долей миллиметра… Однако невыполненные обещания еще висели над ним тяжким грузом ответственности и отгоняли эти мысли на обочину, заставляя заниматься самым насущным – колошником домницы, кауперами и трубами для отвода через них колошниковых газов.

Но с особым священнодействием Николай трудился над приводом, который должен был небольшими шажками двигать бревно синхронно с рамой, на которой была установлена последняя продольная пила. Ради синхронизации пришлось готовить форму для огромной шестеренки, перемещающей станину с закрепленным на ней деревом по несущим полозьям. Те в свою очередь представляли собой зубчатые рельсы, и их тоже надо было отливать. Но этого было мало – пришлось решить еще массу сложных вопросов, чтобы запустить эту конструкцию в работу. В первую очередь продумать механизм сдвига шестеренкой рельса при начале рабочего хода пильной рамы. А во-вторую – избежать того, чтобы на холостом ходу спинки зубьев пил скреблись о дно распила. Причем многие детали этой системы Николай был вынужден изготовить в деревянном виде. Конечно, можно было бы попробовать чугунные варианты, но мастер решил с этим не спешить. Тем более что Вовка с Фомой просто не успели бы сделать формы для них. И так в последние дни ночевали прямо около рабочего места, наскоро прожевав кусок холодного мяса и завалившись на постель из лапника, благо ночи были теплые. В результате такой вопрос, как погрузка тяжестей, превратился во второстепенный и тоже был оставлен на потом, хотя в голове Николая уже вырисовывалось что-то типа вальцов, чтобы по ним накатывать тяжелые стволы деревьев на второй, рабочий этаж пилорамы.

Следующее новшество в лесопилку привнес Вышата, появившийся как-то к вечеру и целых четверть часа стеснительно переступавший с ноги на ногу, дожидаясь, когда главный технолог закончит свою работу.

– Что, Рыжий, опять заскучал? – наконец оторвался кузнец от кладки плинфы. – Надоело тебе на промывке руды?

– Угу…

– Вот тебе и «угу»… Задание тебе дать, что ли? Уж больно хорошо ты с промывкой и обжигом руды справился.

– Угу.

– Ну давай, угукалка, присаживайся… Слова внятного от тебя не добьешься, ну да ничего, не тушуйся. Кто-то талантом берет от жизни, а кто-то трудом упорным. Впряжется такой человек как лошадь – и тянет свое дело всю жизнь. И не скажешь, кто из них важнее. Вот тут на бересте я начеркал, как пилорама будет работать, но, может, чего-то не хватает, посмотри свежим взглядом, а?

Через несколько минут взгляд Рыжего засветился, и он, запинаясь, выдал недостающее звено. Новшество заключалось в механизме обратной тяги, представляющем собой широкий бочонок небольшого диаметра, вращающийся в обратном направлении через перевернутый ремень. Усилие рычага должно было подтягивать его к такому же собрату, закрепленному около упомянутой шестеренки, которая при этом совершила бы возвратное движение, толкая станину назад. Похвалив и отпустив Вышату отдыхать, Николай стал додумывать всю конструкцию целиком. В итоге все чересчур сложные механизмы исчезли, и пилорама получилась довольно легкой в обслуживании. Конечно, ее еще придется довольно долго отлаживать, но таких допотопных устройств он повидал немало на своем веку. Так что в своей способности наладить работу лесопилки и решить ее многочисленные проблемы Николай не сомневался.

Тем более что буртасский десятник Алтыш, заправляющий там всем, буквально впрягся в работу на этом направлении, рассчитывая через год заслужить обещанную свободу. Начал он с обычного «пойди туда, принеси то», всякий раз бурча себе что-то под нос и выставляя на всеобщее обозрение свою недовольную физиономию. Последнее, правда, не относилось к Николаю, право которого приказывать Алтыш принял сразу и безоговорочно. Возможно из-за того, что тот общался на короткой ноге с Иваном, на которого буртасец посматривал с некоторой опаской, а может, из-за ровного отношения кузнеца ко всем своим работникам. Ругал только за дело, всегда хвалил за качественную работу и не гнушался есть с пленниками из одного котелка, не обращая внимания на потуги плотников из Переяславки поставить себя выше охолопленного буртасца. Возможно, из-за этих потуг Алтыш и стал командовать всем производством досок, невзирая на свои невысокие чины и приземленное положение. Выслушав начало спора бывшего десятника с плотниками по поводу того, как лучше подавать бревна на лесопилку и стоит ли использовать для этого рычаг типа колодезного журавля, в котором стороны высказывали некоторые нелицеприятные сведения об умственных способностях друг друга, Николай только усмехнулся. Однако когда переяславцы попытались того заткнуть, указав, что буртасец является холопом и его дело работать, а не придумывать всякие заумные вещи, главный технолог быстро расставил все по местам. Мол, предлагаемым рычагом буртасец только всех поубивает, но само желание что-то сделать похвально, у остальных же мозги стали зарастать жиром, хотя в здравомыслии им и не откажешь. А потому специалистам следует довести этот журавль до ума, а Алтышу за этим проследить и организовать работу так, чтобы на нее отвлекалось как можно меньше народу и привлечение физической силы со стороны шло только в редких случаях. Получив поддержку со стороны, десятник заставил плотников буквально вылизать все механизмы и весь крепеж пилорамы, работавший до этого на авось, и только после общей скурпулезной проверки отпустил их заниматься другими делами.

Однако такое рвение продолжалось недолго и закончилось предсказуемо. Алтыш, мимоходом проходя мимо тренирующихся ополченцев нового призыва, задержался около них на несколько минут. Потом он воззрился на Свару и скорчил такую жалостливую физиономию, что тот не выдержал и предложил ему взять деревянный меч и показать, на что буртасец способен. Алтыш только хмыкнул, хрустнул костяшками пальцев, сплетя кисти в замок, и сделал несколько энергичных движений для разогрева. После чего поднял дубовый меч, небрежно уроненный кем-то из отяков ему под ноги, и закружил легкий танец вокруг ошарашенного Свары. Переяславец явно не ожидал от массивного буртасца таких стремительных, отточенных движений. В итоге Свара был очень доволен, когда хитроумным финтом сумел оставить на щеке буртасца длинную царапину, закончив на этом показательный бой. Точнее, сделал довольный вид, потому что оставленные на его ребрах синяки сходили потом целую неделю, заставляя его морщиться всякий раз, как он о них вспоминал. После этого боя Алтыш стал поглядывать на пилу с ноткой тоски и нетерпения. А глава воинской школы поставил ультиматум Николаю. Негоже, мол, такого бойца не по делу использовать, отдавай сей же час его в мое подчинение. Однако тот напомнил Сваре его же слова о том, что холопа, взявшего оружие, ждет неминуемая смерть, и переяславец пошел на попятный. Не все же буртасцу деревянным мечом махать, придется для обучения и настоящий взять, пусть даже по приказу… Как тут быть? Поэтому решение отложили, оставив его на усмотрение отплывшего к черемисам воеводы. Однако было заметно, что Свара то и дело бросал взгляды на немолодого уже ратника, намечая, как будет его использовать. Тем более что вопрос с племянником буртасца уже почти был решен, – почему бы и самого десятника не привлечь к делу, предложив остаться навсегда?