Книга Школа суперменов - Сергей Гайдуков

— Смешно, — сказал Мезенцев.

— Что тебе смешно?

— Что ты сказала это именно сейчас.

— Я всегда это говорю. Позаботься сначала о себе...

Инга осеклась на полуслове. Кто-то из двоих «соседей» яростно выругался. А другой потом вскрикнул.

Мезенцев, как ему и советовали, позаботился о себе.

5

Когда-то давным-давно, когда у Евгения Мезенцева еще было нечто похожее на семью, то женщина, официально именовавшаяся женой Мезенцева, регулярно высказывала ему свое неудовольствие тем обстоятельством, что все друзья Мезенцева — идиоты и козлы. Или козлы и идиоты. Короче говоря, люди с придурью. Мезенцев не то чтобы соглашался с этим, просто спорить было глупо. Те несколько человек, которых Мезенцев считал своими друзьями, стали таковыми в Приднестровье в начале девяностых. А война, как ни крути, людей портит. Выворачивает им мозги, населяет кошмарами сны... Много чего плохого делает с людьми война. И все мезенцевские друзья были немножко с прибабахом, тут уж ничего не поделаешь.

После того как дружба с Темой Боксером закончилась в кабинете Мезенцева выстрелом в голову, таких старых прибабахнутых друзей у Евгения осталось совсем немного. И одним из них был Рома Акопян, недоучившийся инженер, пиком послевоенной карьеры которого стала должность сторожа в дачном кооперативе. У Ромы были свои странности и недостатки, из-за которых он и докатился до нынешнего положения, однако кое-что в Роме осталось не поколеблено ни временем, ни алкоголем.

Этим кое-чем были его рефлексы. Военные рефлексы. А на войне Рома был разведчиком. И «позаботиться о спине», то есть о прикрытии его группы, — это были для Ромы слова столь же родные, как «мама» и «папа». Забыть подлинный смысл этих слов Рома мог лишь в особых обстоятельствах — когда он упивался на полную катушку.

Но сегодня этого не случилось. То есть для Инги и для любого постороннего человека Рома Акопян выглядел совершенно пьяным, однако настоящий друг, каким был Мезенцев, зная настоящие Ромины возможности, видел совсем иное — Рома был практически трезв. И он все ловил на лету.

И он «на четвертом десятке загасил болезнь», как и просил его Мезенцев. То есть вырубил электричество в тот момент, когда Мезенцев подошел по центральной дорожке к четвертому столбу.

Дачное товарищество утонуло в темноте, и несколько секунд спустя Рома услышал выстрелы. Он удовлетворенно кивнул, взял дробовик наперевес и зашагал к «Саабу».

6

Мезенцев вырвал пистолет из пальцев задушенного «соседа» и прислушался.

Ждать пришлось недолго.

— Да где же он?! — с отчаянием в голосе проговорил второй «сосед», и Мезенцев трижды выстрелил на голос, а сам сразу же перекатился в сторону. Одинокая пуля пропела над ним в ночном небе.

Инга молчала. Мезенцев тоже молчал. Разделенные несколькими метрами темноты, они ждали, пока противник выдаст себя неосторожным движением. Но никто не делал таких движений. Ивремя словно остановилось.

Мезенцев чувствовал странное спокойствие — то ли потому, что он уже однажды убивал Ингу, то ли потому, что те секунды, когда они с Ингой стояли на крыльце ресторана, с лихвой дали ему близость с Ингой, о которой он когда-то мечтал. Он стоял с ней рядом и вдруг понял, что быть ближе они не смогут никогда. И эти секунды на крыльце — их естественный предел.

И теперь ему нужно, как искренне посоветовала Инга, позаботиться о себе.

Он позаботился. Сменился ветер и донес до Мезенцева ее запах. Он знал этот запах, и он выстрелил в ту сторону.

Вытянув руку с пистолетом, Мезенцев двинулся туда, куда только что улетела его пуля. Через три шага ствол уперся в мягкое. Инга уцепилась за Мезенцева и еще несколько секунд держалась на ногах.

— Сегодня, — прошептала она, — я без бронежилета... Я не думала, что это будет так серьезно... Я думала, с тобой будет просто.

Мезенцев нажал на курок. Было темно, и он смог это сделать.

Зажегся фонарь над вагончиком сторожа, и Мезенцев пошел на свет.

Рома молча поднял дробовик в знак приветствия. Мезенцев молча взял со стола бутылку водки и отпил из горлышка.

Потом поставил бутылку и устало посмотрел на Рому:

— Узнал ее?

— Кого? Бабу эту? Нет. А кто это?

Мезенцев махнул рукой:

— Так... Было дело...

Он посмотрел на часы и удивился — несколько часов пропали, как будто их и не было. Он хотел сегодня же ехать обратно к Лене, в Волчанск, но теперь-то уже не получится. Придется ждать утра, а потом ехать к бывшей жене. Точнее, к сыну, потому что ключи от гаража были у него. В гараже стояли неисправная «Нива» и новый мопед сына. А в дальнем углу гаража в железном ящике под всяким барахлом лежала генеральская папка.

Если бы Инга с ее привычкой не оставлять свидетелей знала, что, требуя папку, она на самом деле требует, чтобы Мезенцев отвел ее к сыну, она бы не посчитала это дело простым. Она бы надела бронежилет.

— Ну что, Женя? — вернул его в реальность Рома. — Что будем делать с этими гавриками, которых ты настрелял?

— Делать?..

— Женя?

Мезенцев вдруг понял, что Рома смотрит на него сверху вниз.

— Ёпрст! — Рома склонился над ним, расстегнул куртку и отдернул окровавленные руки. — У тебя же тут дыра!

— А я... Я и не заметил... — сказал Мезенцев и закрыл глаза.

Глава 42Все вниз

1

— Ты знаешь, кто я? — спросил человек.

— Я вас не вижу, — ответила Настя.

— Разве обязательно меня видеть?

С этим вопросом все рушится, как будто Настя находилась в кабине лифта, у которого оборвался трос, и теперь кабина с Настей внутри со страшным гулом летит вниз...

Внезапно она останавливается, застревает, как будто встречает некое препятствие в шахте лифта.

И у Насти перед глазами с невообразимой четкостью и яркостью пролетают события выпускного вечера, который закончился гибелью Димки... Она видит, как лихорадочно набивает сумку вещами, выскакивает из квартиры и бежит, бежит... Она будет бегать еще два года, пока...

Но тут кабина снова проваливается вниз, с грохотом несется в пропасть... И опять останавливается, отчего Настя вздрогнула всем телом...

И увидела уже совсем другой день и другую себя. Она нажимает на кнопку звонка. Настя до мелочей подробно видит собственный палец, жмущий на кнопку. На ногте — облезлый лак с блестками. А в другой руке — пласт массовое ведро для мусора.

Дверь открылась, и у Насти перехватило дыхание. Это ее мама. Она жива и здорова, но... Настя сразу же увидела и человека с редкими светлыми волосами, который сидел на кухне и аккуратно держал за ручку кофейную чашку. Настя видела его напряженные до красноты глаза и понимала, что этот человек имеет какое-то отношение к ней. Что-то их связывает.