Книга Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

По всему видно, что революционная пропаганда уже получила значительное развитие.

Между тем в высшей сфере начинает обнаруживаться весьма неутешительное направление. Лорис-Меликов рассказывал мне, что государь убеждал его сойтись с Победоносцевым и намеревался на место Сабурова назначить министром народного просвещения – Делянова! Лорис-Меликов отговаривал от такого неудачного выбора: Делянов – человек[105] ограниченного ума и крайний ретроград. Удаление великого князя Константина Николаевича решено окончательно: он сам взял инициативу, и предложение его было принято немедленно. Таким образом, оправдывается то, что думал я вчера вечером: городские толки иногда сбываются.

В публике отнесутся сочувственно к удалению великого князя Константина Николаевича; против него существует сильное предубеждение; ходит даже нелепая молва, будто бы он-то и есть скрытый корень заговоров против покойного императора. Такое предубеждение против великого князя можно отчасти приписать его резкому тону и бестактным выходкам; но существенная причина заключается в той злобе, которую навлек он на себя со стороны крепостников своим постоянным и горячим участием в великом деле освобождения крестьян и дальнейшего их устройства. В среде многочисленных наших ретроградов, явных и скрытых, великий князь Константин считается главным виновником всех ненавистных им либеральных мер и узаконений прошлого царствования.

Действительно, во всех важнейших делах, проходивших в течение 10–15 лет через Государственный совет, он, по званию председателя, был твердым и умелым руководителем. С настойчивостью и часто с увлечением проводил он, наперекор ретроградной оппозиции, всякую благую меру в смысле легальности и прогресса. В этом отношении великий князь Константин Николаевич оказал России такие заслуги, за которые, конечно, можно простить ему многие личные недостатки. Заменить его в председательском кресле в Государственном совете будет нелегко. [И кем намерены заменить его? Если младшим его братом Михаилом, как все давно уже говорят, то едва ли можно поздравить Россию с таким замещением. Великий князь Михаил Николаевич – человек бесхарактерный, без твердых политических убеждений и даже без государственных знаний. Им будут вертеть статс-секретари; на него будут иметь влияние и жена, и окружающие; думаю даже, что в заседаниях Совета он не в состоянии будет руководить серьезными прениями и можно опасаться, что Государственный совет еще более упадет в своем значении, особенно если возьмут верх русофильские воззрения Победоносцева и ему подобных.]

Сегодня вечером скончался комендант Петербургской крепости генерал-адъютант барон Майдель, после непродолжительной болезни, схваченной им во время церемоний погребения покойного государя. Это был в свое время боевой кавказский генерал.

21 марта. Суббота. Обычный доклад в Аничковом дворце. По наружности отношения мои с молодым императором и с великим князем Владимиром Александровичем совершенно хороши; царь учтив, внимателен; но тем не менее инстинктивно чувствуется, что нам не суждено долго трудиться вместе. Из головы моей не выходит мысль удалиться при первом удобном случае не только от должности, но и совсем от дел.

После своих докладов я присутствую по-прежнему и при докладах Гирса, которые, впрочем, ограничивались до сих пор преимущественно пустыми вопросами этикета о получаемых и отравляемых кабинетных письмах и т. п. Только слегка касались переговоров с Германией и Австрией, а также вопроса об общеевропейском соглашении относительно противодействия козням революционеров, социалистов и анархистов. Последний этот вопрос был сегодня обсуждаем в особом совещании [у государя], к которому были приглашены наличные послы наши в Берлине, Париже, Лондоне и Берне (Сабуров, князь Орлов, князь Лобанов и Гамбургер), а также барон Жомини. Можно надеяться, что дело это получит серьезное направление даже без нашей инициативы, судя по первым заявлениям берлинского и лондонского правительств. Энергичный голос князя Бисмарка и настроение берлинского Рейхстага одновременно с начатым в Лондоне судебным преследованием циничного провозглашения принципов разрушительных и антисоциальных дают надежду на практический результат, если только Франция, Швейцария и Австро-Венгрия воздержатся от всякой уступки перед крайней революционной партией.

Сегодня уже опубликован результат странных выборов, произведенных в четверг по всему городу: имена 25 лиц, из которых будет состоять совет при градоначальнике, и 25 кандидатов. Состав совета вышел довольно пестрый; более заметными членами являются: генерал Трепов, граф Воронцов-Дашков, командир Конной гвардии барон Фредерикс, член Государственного совета Заблоцкий и т. д. Что выйдет из этого нового учреждения? Судя по напечатанной сегодня же речи градоначальника Баранова к выбранным представителям от городских околотков, трудно ожидать чего-нибудь дельного. Речь эта до того пошла и бестактна, а предложенные Барановым на первый раз две меры до того непрактичны, что позволительно даже усомниться в уме нового градоначальника. По крайней мере напечатанное в нынешнем номере «Голоса» описание приема депутатов похоже на злую насмешку над градоначальником и напоминает юмористические рассказы Щедрина.

23 марта. Понедельник. В городе только и толков о странных распоряжениях градоначальника и его бестактных выходках. Он скоро сделается посмешищем всего города, несмотря на общее мрачное настроение. Вчера вечером было торжественное заседание Славянского благотворительного общества. Аксаков произнес восторженную речь, разумеется, в своем крайне русофильском духе. Те же туманные фразы, тот же пророческий мистицизм, то же пустозвонство, как и во всех статьях и речах славянофильской школы. Адепты этой школы восхищаются; противники глумятся.

Сегодня в заседании Государственного совета председательствовал еще великий князь Константин Николаевич. Об удалении его ни от кого ничего не слышно, но он был бледен и в мрачном настроении. Кроме него, в заседании не было никого из великих князей.

24 марта. Вторник. При докладе моем государь объявил мне о своем намерении переехать в Гатчину и предложил мне приезжать туда с докладом только раз в неделю, по вторникам, так же как и Гирсу. Государь ни слова не говорит со мной о делах общих; только стороной узнаю о переменах, почти ежедневно происходящих в личном составе правительства. Так, сегодня решено замещение двух министров: на место Сабурова министром народного просвещения назначается барон Николаи, а на место князя Ливена министром государственных имуществ – граф Игнатьев. О последнем этом назначении я получил официальное уведомление от Танеева только поздно вечером, с приказанием завтра же утром представить указ и приказ. Не понимаю, для чего такая спешность. Что вызвало увольнение князя Ливена – мне неизвестно.

Назначение графа Игнатьева для всех совершенно неожиданно: менее всего готовился он к управлению государственными имуществами. О назначении же барона Николаи говорили и прежде; он считался кандидатом, потому что некогда был попечителем Кавказского, а потом Киевского учебных округов. [Тогда я знавал его в Тифлисе. Это человек неглупый, образованный, но тяжелый педант (?), доктринер, более консерватор и притом истый остзейский барон.] Ожидать от него нельзя ни деятельной инициативы, ни теплого сочувствия к делу русского народного образования.