Книга Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

– Бей, йотуна мать! – рявкнул Лют.

Приученный повиноваться четкому приказу, Велята больше не колебался. Стрела сорвалась с тетивы и прянула вслед убегающим. В этот самый миг тот, что был пониже ростом, обхватил упирающуюся женщину за плечи и силой толкнул вперед; в миг выстрела он закрыл ее собой, и стрела вошла ему точно меж лопаток.

Разбойник упал на Горяну, придавив ее собой. Крик оборвался, и Люта бросило в холодный пот: неужели обоих наповал? С такого расстояния боевой лук прошивает тело насквозь, и наконечник на ладонь выходит с другой стороны. А если к первому телу плотно прижато еще одно…

Второго разбойника, который держал Горяну за другую руку, потянуло вниз вслед за ними. Пока тот пытался освободиться, Велята пустил вторую стрелу и попал разбойнику под ребра. Тот упал сверху на тех двоих.

И в это время Лют перестал их видеть: вдоль обочины проскакали оружники, не без драки прорвавшиеся сквозь немцев. Ударами сулиц, мечей и топоров они погнали разбойников прочь с дороги, но те и сами уже отступали безо всякого порядка. Лют помчался к упавшим. Там никто не шевелился, только дрожали кусты, пропустив убегающих разбойников.

В жару от возбуждения битвы и с холодом в груди от испуга, Лют соскочил с седла, отшвырнул второго мертвеца. Рядом оказался Гуннульв, другой его телохранитель; вдвоем они подняли первого покойника и отбросили в сторону.

Горяна лежала на палой листве лицом вниз. Видны были перепутанные черные косы, что никак не подобает замужней женщине, но у Люта оборвалось сердце не от этого: ее спина и плечи были залиты кровью.

Но тут же от сердца несколько отлегло: бросилось в глаза большое кровавое пятно на рукаве ее серой свиты. Рана, видимо, была там, а большая часть крови – не ее. Быстро ощупав спину Горяны, других ран Лют не обнаружил и сделал Гуннульву знак, чтобы осторожно ее перевернул.

Горяна была без сознания, к бледному лбу прилип черный палый лист ясеня. Дрожащими пальцами Лют проверил бьючую жилу[49] на шее и перевел дух: женщина была жива.

Тогда он наконец выпрямился и огляделся. На дороге царила толкотня, но здесь были только кияне и немцы. Лиходеи исчезли, скрылись в зарослях, из которых так внезапно появились. В двух шагах Владар, Лютов десятский, и Рамрих, Адальбертов начальник охраны, яростно орали друг на друга, один по-славянски, другой по-немецки, но отлично понимали суть «беседы». Русы помешали немцам быстро попасть к своему епископу, а немцы русам – к возку. Лют прикинул: моя промашка? Этой свалки и драки между своими не произошло бы, если бы Адальбертовы бережатые шли перед ним, а не позади. Впрочем, нельзя было знать, с какой стороны нагрянет опасность. Вздумай лиходеи отсечь не задних, а передних – вышло бы по-иному.

– Перевяжите, – он кивнул телохранителям на Горяну, сел в седло и поехал разбираться.

Теперь он хотел найти Адальберта. И с каждым мгновением, пока он его не видел, на сердце опять делалось все тяжелее.

Вот впереди показалась кучка людей: Адальбертовы помощники и слуги сгрудились, склоняясь над чем-то на дороге.

– Разойдись! – крикнул Лют, уже приметив рядом Адальбертову лошадь с пустым седлом.

На седле сохло большое размазанное пятно свежей крови.

Йотуна мать! Лют соскочил наземь и рывками расчистил себе дорогу через причитающих немцев. Отец Энгильхарт стоял на коленях, склонившись над лежащим телом. На теле был светло-серый Адальбертов камизий, а темный плащ раскинулся по земле рядом, как крыло исполинской ночной бабочки. И этот камизий… Лют поморгал. Епископ лежал лицом вниз, и камизий вместе с сорочкой был задран по самое… до пояса, открыв взорам округлые мягкие части, на которых епископ обычно сидел.

При виде этого зрелища Лют даже не смог подобрать подходящих бранных выражений и только сглотнул, едва не поперхнулся. Отец Энгильхарт накладывал тряпки на одно из бледных полушарий, закрывая рану, слуга епископа держал наготове белые полосы для перевязки. Другой пресвитер приподнял епископа, обхватив руками поперек пояса, и тот застонал, а Энгильхарт принялся обматывать его пеленами.

– В рот тебе копыто! – Лют наконец обрел дар речи. – Его что… в мякоть ранили?

– Стрелой, – кивнул его оружник Гостина. – Прямо в седле.

Лют вспомнил стрелу, свистнувшую мимо уха – вот куда она попала…

Опомнившись, оглядел себя. Нет, все чисто. Опять развернул коня и поехал к Горяне.

Она уже лежала на разостланном плаще Гуннульва, а Велята бережно перевязывал ей рану в предплечье. Рядом валялся отрезанный рукав свиты, а рукав от сорочки пошел на покрытие раны. Служанка-ляхиня, вся изгвазданная, сидела, держа голову госпожи на коленях, и тихо подвывала. Слезы промывали дорожки на забрызганном грязью лице.

– Других ран нет? – Лют спрыгнул наземь.

– Нет, – Гуннульв качнул головой. – Оглушили ее оба беса, когда сверху навались. Отойдет.

Лют еще раз проверил бьючую жилу. И правда, отойдет, если потом лихорадка не привяжется. Велята обмыл рану из дорожного меха с водой, но тут надо по-настоящему взяться: отвары приготовить, промыть… Посреди дороги все это делать непросто.

– Свенельдич! – окликнул его Храбор, третий телохранитель.

По голосу было слышно – дело важное. Лют повернулся: Храбор стоял над телами тех двоих, что пытались утащить Горяну и были убиты стрелами Веляты. Стрелы уже вынули, тела перевернули лицами вверх.

Подойдя, Лют взглянул.

И тут его в третий раз за это недолгое время пробила холодная дрожь. Перед ним лежал тот щуплый, что показался знакомым и получил стрелу меж лопаток. Непонятного возраста морщинистая рожа. Залысый лоб, остатки светлых волос на затылке. Кривая русая бороденка. И страшный, уже побелевший рубец десятилетней давности через правую сторону лица от лба до подбородка, через давно погасший правый глаз.

И опять Лют не нашел слов, а только приоткрыл рот, не веря своим глазам. Мир вокруг покачнулся, отмечая очень важный рубеж. Перелом.

Это лицо ни с каким другим нельзя было спутать, а Лют видел его не так уж давно – год назад. Володислав, последний князь деревский. Он девять лет считался в мертвых – с того дня, когда сгорел Искоростень, и до того, когда Мистина прошлым летом обнаружил старого знакомого живым прямо на киевском дворе Эльги.

Лют взглянул на кровавое пятно посреди серой свиты на груди тела – здесь вышел наконечник стрелы. Опустился на колени. Протянул руку и поискал на шее бьючую жилу.

Биения не было. Люту хватало опыта понять – он прикасается к мертвецу, но он одолевал гадливость, чтобы убедиться наверняка.

Жила не билась. Уже однажды похороненный и воскресший, Володислав деревский был мертв.

* * *

Еще какое-то время пришлось провести на месте схватки. Пока собирали убитых и перевязывали раненых, Лют разослал людей по дороге и в ближние окрестности, но больше ничего опасного не обнаружили. После смерти вожака разбойникам осталось только уносить ноги. Однако и дружина продолжать путь не могла: раненым требовался уход, убитым – погребение.