Книга Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин

Никто не работает… Командно-административная экономика привела к полному отчуждению человека от его труда. С одной стороны, зарплату регулярно получали даже принципиальные бездельники, даже в убыточном хозяйстве. С другой, умелый и усердный работник фактически не поощрялся. Прилично заработать, да еще и превратить ассигнации в нужный товар, можно было лишь неофициально. Коррупция и двоемыслие разъели само понятие трудовой морали. Тащили все, что можно было унести, и в обществе это не осуждалось, считалось в порядке вещей.

Теневая экономика стала достаточно заметной, прежде всего на юге страны. Бывший заведующий идеологическим отделом ЦК компартии Азербайджана Расим Агаев и политолог Зардушт Али-заде пишут:

«Именно в те годы образовался основной капитал значительной части “новых азербайджанцев” — в период развития казнокрадства и коррупции. Но в самом сращивании теневого капитала таилось и зрело противоречие глубинного свойства — промышленно-хозяйственная бюрократия тяготилась патронажем партийной бюрократии, необходимостью делиться с ней прибылями…»

Руководитель Азербайджана Гейдар Алиевич Алиев с юных лет служил в госбезопасности. Когда началась война, заведовал секретной частью архива НКВД Нахичеванской АССР. Поработав в аппарате правительства автономной республики, в 1944 году вернулся в органы госбезопасности. Бывший прокурор Азербайджана Гамбай Мамедов, которого Алиев снял с должности и исключил из партии, рассказывал уже в годы перестройки, что Гейдар Алиевич избежал фронта, представив справку о том, что у него открытая форма туберкулеза, и использовал конспиративную квартиру госбезопасности как «дом свиданий».

Алиев утверждал, что это клевета. Но за скандальную историю с женщиной, сотрудницей органов, в 1955 году он был понижен в должности и наказан по партийной линии. Неприятности в юные годы не помешали ему сделать изрядную карьеру. Юрий Андропов сделал Гейдара Алиева председателем КГБ Азербайджана. А в 1969 году его утвердили первым секретарем ЦК компартии республики.

Гейдар Алиевич провел массовую чистку кадров, снял с работы около двух тысяч чиновников. Часть из них была арестована, в доход государству поступило немалое число конфискованных ценностей. В Баку со всей страны привозили группы партийных работников изучать азербайджанский опыт. Они возвращались приятно удивленные, рассказывали, как Алиев умело борется с коррупцией. Поражались тому, что он сделал прозрачным процесс сдачи экзаменов в высшие учебные заведения, куда раньше поступали за деньги. Впрочем, восхищались только те, кого возили в Азербайджан как на экскурсию. А по существу произошла смена республиканской элиты. Одних убрали под предлогом борьбы с коррупцией. Хозяевами жизни стали другие.

Виктор Михайлович Мироненко, в те годы видный работник Комитета народного контроля СССР, рассказывал, как, приехав в республику с проверкой, был поражен:

— В магазинах, в государственной торговле, все было, как на рынке, — продавцы самостоятельно устанавливали цены, покупатели с ними торговались. Продавец вел себя так, словно магазин ему принадлежал, а не государству…

«Недавняя поездка в Баку меня доконала, — пометил в дневнике писатель Юрий Маркович Нагибин, побывав в Азербайджане осенью 1980 года. — Я и представить себе не мог, что достигнут такой уровень холуйства и подхалимажа. Разговор с начальством ведется только с колен. Чем не сталинское время? Пустословие и славословие достигли апогея. Никакого стыда, напрочь забыты все скромные уроки послесталинского отрезвления — разнузданность перед миром и вечностью полная».

Азербайджан не был исключением. Примерно то же самое происходило и в других республиках. Общество невероятно разложилось в брежневские времена. Расцвела коррупция, только фигурировали не деньги, а материальные блага и услуги. «Ты мне — я тебе» стало универсальной формулой отношений власть имеющих.

Распределение из-под прилавка, ситуация, когда не зарабатывали, а распределяли, когда не честный труд, а место у власти или связи давали какие-то блага — все это воспитывало привычку ловчить и обманывать. Честное и успешное хозяйствование было невозможно, воспринималось как глупость. Будущим бизнесменам, сформировавшимся в этой развращенной атмосфере, не хватало только возможности развернуться. Она представилась после перестройки. Но каким бизнесом, кроме криминального, они могли заниматься — при таких представлениях о жизни?

Более всего серьезных перемен желали «капитаны индустрии» — руководители хозяйственного аппарата, директора крупных предприятий, крупные фигуры в промышленности, строители. Люди самостоятельные, уверенные в себе, они привыкли к определенному уровню жизни. Понимали, что уход на пенсию или увольнение лишит их всего. А вот при капитализме деньги гарантировали определенный уровень. Они презирали партийных секретарей и злились на систему, которая мешала им работать.

К концу брежневского правления образовался и советский средний класс — люди, обладавшие приличным (сравнительно с другими) доходом и занимавшие устойчивое положение в обществе. Они тяготились догмами идеологии, отрезанностью от мира, скудостью советской бытовой жизни, необходимостью за всем необходимым томиться в очередях.

«К началу восьмидесятых годов или, пожалуй, даже несколько раньше, — пишет Карен Брутенц, — для думающей части политической верхушки настоятельная — более того, безотлагательная — необходимость серьезных реформ стала очевидной. Многие шаги Брежнева и “брежневцев”, которые, казалось, делались ими в своих интересах, ради укрепления или защиты своих позиций, в конечном счете обретали эффект бумеранга. Так было с вторжениями в Чехословакию и в Афганистан, со сверхвооружением страны, с контролем над идейной и духовной жизнью, с настороженной самоизоляцией от интеллигенции, с враждебным отношением к мелкому собственнику в деревне и городе…»

* * *

Леонид Ильич Брежнев стал первым лицом в государстве под аплодисменты, а ушел, провожаемый насмешками. Прошли годы. Отношение к нему меняется. Одни полагают, что Леонид Ильич был никудышным руководителем и довел страну до беды. Другие уверены, что любой иной на его месте принес бы стране куда большие несчастья, а он все-таки был человеком не злобным, не мстительным. Третьи уверены, что он был много лучше своих наследников, погубивших великую страну.

Чем дальше уходит та эпоха, тем больше тех, кто воспринимает Брежнева как символ утерянных спокойствия и надежности, стабильности и справедливости — всего того, чего сильно не хватало нашему народу на протяжении последних лет. Торжествует такая точка зрения: брежневские времена были совсем не так плохи, страна успешно развивалась, и сейчас проживаем брежневское наследство, а недостатки можно было исправить…

В реальности все восемнадцать лет его правления происходил упадок страны, который мог стать необратимым. Характерно, что самые умные и образованные представители советской элиты не могли предложить реального выхода из стагнации. Все идеи вертелись вокруг частичных улучшений. Система казалась вечной, непоколебимой, несокрушимой. Но она была таковой только до того момента, пока оставалась цельной. Стоило изъять один элемент, как все стало рушиться…