Книга Здесь русский дух... - Алексей Воронков

— Не уговаривай!.. — промолвил воевода. — Если натворил дел — отвечай, а с маньчжурами мы и без тебя управимся.

— Чего ж ты за человек! — бросил в сердцах Федор. — Говорю тебе, я не сбегу. Куда мне бежать, ты подумал? Здесь мои дети, жена… Ляксей Ларионыч, не гневи Бога, одумайся…

— И не проси, — стоял на своем воевода.

— Тогда хоть сынка моего отпусти. Что ему тут от безделья сохнуть? Он для тебя преступник?

Толбузин некоторое время о чем-то думал.

— Нет, и его не опущу, — сказал он вдруг. — Еще натворит, не дай бог, дел. Больно горячий он у тебя. Недавно так моим людям поддал — до сих пор опомниться не могут…

— Значит, и его не отпустишь?

— Нет!

— Бог тебе судья! — махнул рукой Федор. — Прощай, воевода, когда-нибудь ты еще пожалеешь о том, что не выпустил нас с сыном из темницы… Вот чудак-человек! — покачал он головой. — Жалуется в Москву, людей у него мало, а сам последних в яму холодную бросает. Плохо, Ляксей Ларионыч, ей-богу, плохо…

Весь этот разговор слышал Карп Олексин.

— Слышь, Федор Петров… — дождавшись, когда уйдет воевода, обратился он к старому товарищу. — Я так думаю, тебе нельзя здесь оставаться, а то заживо сгниешь. Кто нас с товарищами в бой поведет?.. Короче, как только стемнеет, я вам веревку сброшу — и давайте, дуйте в тайгу. Там сами смотрите… Хотите — вместе с нами воюйте, а нет — так уходите на Дон…

Федор тяжко вздохнул.

— Что ж, воля, она, брат, и впрямь самая важная вещь для человека… — сказал он. — Однако есть кое-что на свете и подороже ее…

— Да ну! — не поверил старшему Опарину Карп. — Быть такого не может… Краше ж воли ничего нет.

— Есть, есть — и не спорь со мной…

— Ты вообще о чем?

— Не знаю… Оно вот тут сидит! — ударил себя кулаком в грудь Федор. — И болит, и болит…

Карп примолк, видимо, пытаясь его понять.

— Я как погляжу, ты не собираешься вылезать из ямы, — обратился он к товарищу.

— Верно… — устало прохрипел Федор. — Разве что сынок мой решится…

— Ты чего, бать! — посмотрел на него с укоризной Петр. — Разве я оставлю тебя одного?.. Послушай, а может, и впрямь сбежим? Там будь что будет!

Федор протянул свои озябшие руки к тлеющим на земле углям. Он молчал, не теряя хладнокровия.

— Тогда и я остаюсь… — подсев поближе к костерку, проговорил Петр. — Давай, бать, доставай табачок — перекурим это дело. Глядишь, на душе веселей станет.

Отец вынул из кармана суконной поддевки кисет, который еще утром передал им Карп.

— Давай закурим, — мрачно произнес он. — Завтра, может, и не придется уже…

2

Через неделю Толбузин все-таки выпустил Петра из темницы, приказав тому бросить валять дурака и заняться делом. Если, мол, ты, сукин сын, ослушаешься меня, так я велю войсковому палачу принародно снять с тебя портки и выпороть нагайкой. Если и это не поможет — отошлю вместе с отцом в Москву, в Тайный приказ, где умеют таким, как ты, вправлять мозги.

Выйдя на волю, Петр первым делом освободился от душевных оков, выпив зараз чуть ли не полведра браги. Отоспавшись, стал думать, как помочь отцу. Первым делом он подбил старых казаков замолвить слово за его любимого родителя. Те ходили к воеводе, упрашивали, но напрасно. Тот уперся, словно бык, и ни в какую. Как Москва, говорит, решит, так и получится. Он бы уже давно отправил Федора в стольный град, но у него отсутствовали лишние люди, чтобы сопроводить колодника, потому как все его немногочисленное войско постоянно готовилось достойно встретить врага. Толбузин имел представление о новейших достижениях инженерной науки, пытаясь на ходу перестраивать крепость, но в начале лета у албазинских стен появилось многотысячное маньчжурское войско.

О близости маньчжур первым объявил Толбузину Улуй, возвратившийся в начале июня 1685 года из разведки.

— Ой, кусяин, беда! — влетев в приказную избу и даже не отдышавшись от быстрого бега, воскликнул тунгус. — Маньчжу идет… много человека… Война будет, большой война!..

В это время Алексей Ларионович сидел за столом и сочинял письмо нерчинскому воеводе Ивану Власову. Когда Улуй сообщил ему страшную весть, у него похолодело в груди.

— Ты присядь и все мне обстоятельно расскажи… Где ты видел маньчжур, много ли их там, что у них за оружие?.. Я слушаю! — едва сдерживая волнение, проговорил Толбузин.

Тогда Улуй поведал воеводе о том, что вверх по Амуру на них движется огромное войско. Остальные, а их тысяч десять, не меньше, идут сухим путем — кто на лошадях, кто на верблюдах, а кто и пешим строем. При них обозы с продовольствием и снаряжением, полевая артиллерия до ста пушек, не считая осадных орудий. Маньчжуры рушат и жгут все попадающееся на их пути, — поселения, деревни, крестьянские дома. Нет от них спасения.

— Есть ли при них ружья? — спросил воевода.

Оказывается, маньчжуры воевали с ружьями, которые еще недавно были в руках казаков, павших при защите русских селений. Как и прежде, большая часть азиатского воинства вооружилась мечами и луками.

В пушках богдойцы не испытывали недостатка. Часть артиллерии они унаследовали у сокрушенной ими династии Мин, которую снабжали оружием португальские миссионеры, а часть уже на месте отлили им находившиеся в Поднебесной и пользовавшиеся покровительством самого императора голландские иезуиты. Последних возглавлял некто Фердинанд Вербист. Европа со страхом следила за продвижением русских на восток и потому делала все, чтобы остановить их. В то же время она сама не упускала случая распространить свое влияние на азиатские земли.

— Значит, говоришь, их там много? — выслушав тунгуса, задумчиво произнес воевода.

— Ой, много, кусяин! Так много, как комар в тайга, — сокрушенно покачал головой Улуй.

— Как долго им еще идти до нас?

— Однако, кусяин, севодни их не ожидай, разве что завтра к ночи… — что-то прикинув в уме, ответил тунгус.

— Так скоро? — удивился воевода. — Чего уши-то развесил? — обратился он к притаившемуся в дальнем углу порученцу Кешке Воробью. — Давай, собери мне десятников!.. Да поживее! Чтоб старшины промышленных да ремесленных людей были.

— Как с монастырскими-то быть? — напуганный страшной вестью, растерянно спросил молодой казак.

— Слободского старосту тоже зови!..

…Ударили в железо. Следом громко зазвонил колокол, наполнив тревогой всю округу. Тут же со всех сторон к поселению устремились люди. Беда!

— Может, пронесет? — узнав, зачем их призвал воевода, сказал с надеждой сидевший подле Толбузина за большим столом казачий десятник Матвей Кафтанов. — Вдруг придут лишь попугать?

Толбузин покачал головой.

— На это раз все серьезнее, — произнес он. — Просто так тьмой в поход не ходят.