Книга Китай. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Действительно, взаимные претензии по поводу каждой из таких «перебежек» предъявлялись на самом высоком уровне многие десятки лет. Для русских, например, весьма ощутимо было переселение на китайскую сторону даурцев и других земледельческих народностей, снабжавших их хлебом.

Фарфоровая подставка для ароматических палочек (XIX в.)

Впервые была проявлена дипломатическая инициатива. В марте 1656 г., после долгого тяжелого пути через калмыцкие и монгольские степи, до Пекина добрался посланный из Тобольска во главе небольшого посольства сын боярский Федор Байков. Похоже, существенного успеха от его миссии не ждали, отправляли больше «для присматривания в торгах и товарах и в прочих тамошних поведениях». Китайцы, действительно, большого радушия не выказали: по их земле посольство передвигалось на своих лошадях и верблюдах. Байков сообщает: «На этой дороге видел восемнадцать городов, города кирпичные, а иные глиняные, через реки поделаны мосты из дикого камня очень затейливо». При въезде в столицу его встретили «двое ближних царских людей» (чиновников из ведомства ритуалов?) и стали потчевать чаем. Но напиток был приготовлен на тибетско-монгольский манер: сварен с молоком и маслом, а поскольку было время Великого Поста, посол от угощения отказался, только подержал для вежливости чашку в руках — да и то по настоянию китайцев.

Дальше возникло препятствие — постоянное и при всех последующих общениях с пекинским двором. Русский посол, как представитель своего государя, намеревался лично, из рук в руки вручить царскую грамоту и подарки императору (тогда это был первый маньчжурский Сын Неба Шуньчжи). Но ему довольно резко заметили, что в Поднебесной свои порядки — после чего подарки отобрали силой, а грамоту велели привезти наутро в дворцовое ведомство для предварительного просмотра. Байков категорически отказался: «Прислан я к царю Богде а не к приказным ближним людям». Ему пригрозили, что император может разгневаться и приказать казнить строптивца, но тот был тверд: «Хотя бы царь (в смысле Богда. — А.Д.) велел по составам меня разнять, а все же в приказ не пойду и государевой грамоты вам не отдам». Сын Неба ограничил выражение своего недовольства тем, что приказал вернуть подарки — и боярский сын незамедлительно пустился в обратный путь. Провал посольства в какой-то степени компенсировался впечатлениями от увиденного в совершенно не знакомой доселе стране.

* * *

В начале 1675 г. в Китай отправился более подготовленный человек — переводчик посольского приказа Николай Гаврилович Спафарий, грек по происхождению. В Пекин он прибыл в мае 1676 г. Поднебесной правил тогда уже нам знакомый великий император Канси.

Павильон Тумана и Дождя (XVIII в.)

Спафарий тоже сразу поставили в известность, что лично в руки императору он царскую грамоту передать не сможет. В ответ на недоуменный вопрос последовало объяснение, что однажды произошел такой прецедент. Иноземного посла приняли с почетом, как путного: он привез множество даров и говорил весьма дружелюбные слова. Но когда на аудиенции стали зачитывать врученную Сыну Неба грамоту, в ней оказалось «большое бесчестье» для императорского величества, а сам дипломат «принялся говорить непристойные речи». Не нам судить, что это было за «большое бесчестье» и что за «непристойные речи» — скорее всего, по современным понятиям, сущие пустяки, лишь повод для формальных придирок. Но с тех пор в Поднебесной повелось, что с посланием предварительно должны были ознакомиться высокопоставленные чиновники. Спафарий, как за двадцать лет до того Байков, от такой процедуры категорически отказался.

Тогда к российскому послу прибыло два китайских сановника (по почину насмешливых португальцев, тогда повсюду в Европе их стали называть мандаринами — возможно, за цвет халатов), и с ними переводчик — престарелый миссионер-иезуит, голландец по национальности Фердинанд Вербияст, состоявший при пекинском дворе. Все переговоры велись при его посредничестве: высокие стороны могли общаться только благодаря тому, что грек Спафарий знал латынь (чем на Руси тогда могли похвастаться очень немногие), а иезуит еще и китайский.

Вербияст ввел посла в курс дела: «Рад я царскому величеству для христианской веры служить и о всяких делах радеть; только жаль мне, что от такого славного государства пришло посольство, а китайцы варвары (!) и никакому послу чести не дают; подарки, которые присылают им от других государей, называют и пишут данью, и в грамотах своих отвечают, будто господин к слуге; говорят, что все люди на свете видят только одним глазом, и только они, китайцы, двумя».

Фарфоровая ваза с подглазурной росписью эмалями (XIX в.)

Резные колонны в городе Цюфу. Провинция Шаньдун (XVI в.)

Спафарий предложил, что он представит в китайское дипломатическое ведомство латинский перевод грамоты. Но мандарины на это ответили, что их устроит только подлинник со всеми положенными печатями: «Как на голове волосы выросли, и стала седина, то их переменить нельзя: так и обычая нашего переменить нельзя; примут грамоту два больших человека, которые у богдыхана как два плеча в теле, а богдыхан голова».

Один из мандаринов оказался наместником пограничной провинции, и стал напоминать о перебежчиках с китайской стороны на российскую — не забыл и о Гантемире. Кроме того, поставил в известность, что некоторые прибывавшие в Поднебесную после Байкова российские люди утверждали, что имеют при себе царские грамоты к Сыну Неба. Китайцы им верили, а пришельцы успешно сбывали товары из прибывших с ними караванов, — в обход обычных правил торговли, — после чего выяснялось, что никакой грамоты у них не было и нет. Резюме было сделано вполне логичное: где гарантия, что и он, Спафарий — не дипломат того же пошиба? Но при этом от себя лично переводчик-голландец пояснил, что на самом деле китайцев больше волнует другое: собственные недавние послания их повелителя к русскому царю (тогда у нас правил Алексей Михайлович) были выдержаны в высокомерном тоне, и теперь они боятся, как бы доставленная грамота не содержала в себе ответного удара. Кроме того: они опасаются, как бы сделанная русскому царю уступка не была воспринята окрестными государями как признак страха перед Россией.

По отношению к посольству были применены и недозволенные приемы: в Пекине установилась тогда страшная жара, а русских людей никуда с отведенного им двора не выпускали, снабжали теплой затхлой водой, продукты же охранники продавали им втридорога.