Книга Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс

В следующую субботу я снова увижу его. Скорее бы дождаться этого дня!

Глава 20Мужская любовь

Когда я наконец оказалась в доме Сеттертонов, Кэл ждал меня.

– Хевен, – воскликнул он, увидев меня на лестнице. – Ну где же тебя так долго носило? Я так беспокоился!

Это мужчина, который любит меня, который давал мне так много счастья, когда дарил мне свою доброту и заботу, это мужчина, который наградил меня стыдом, когда дал мне свою любовь, а в итоге я оказалась в западне. Я позволила ему быстро обнять и поцеловать себя, но это только усугубило мое отчаяние. Я любила его за все, что он сделал, чтобы защитить меня от самых злых выходок Китти, но я отчаянно желала, чтобы он оставался моим отцом, а не превращался в любовника.

– Почему ты так на меня смотришь, Хевен? Ты можешь любить меня только в Кэндлуике, но не в Уиннерроу?

Я не могла любить его так, как он этого хотел! И не хотела больше потворствовать его желаниям.

– Я сегодня встречалась с Томом, с Фанни и дедушкой, – хрипловатым голосом прошептала я.

– Что же ты плачешь? Я думал, ты будешь этому рада.

– Не все получается так, как хочется, разве не так?.. Том вымахал с отца, а ему только шестнадцать.

– А как твой дед?

– Дедушка стал старый, жалкий, ему кажется, что бабушка все еще жива и сидит рядом в качалке. – Я хмыкнула. – Только Фанни оправдала мои ожидания. Ее характер совсем не изменился, она здорово похорошела.

– Уверен, она и в подметки не годится своей сестре, – тихо произнес он, интимно и легко коснувшись моей груди.

И в этот момент Мейзи открыла решетчатую дверь, и ее глаза расширились. Она все видела! О Боже!

– Вас зовет Китти, – сообщила она тихим голосом. – Вам надо бы сходить и узнать, чего она хочет. Мама никак не может ей угодить.

В воскресенье утром мы все встали рано, готовясь пойти в церковь. Китти оставалась дома. В понедельник к ней собирались прийти врачи.

– Все идем в церковь, – объявила мне Рива Сеттертон, встретив меня в гостиной. – Скорее завтракай, чтобы успеть с нами. С утра я все сделала для дочери, так что она может побыть несколько часов в одиночестве.

Кэл стоял в дверях своей спальни, то и дело бросая на меня слишком выразительные взгляды. Неужели он не понимает, что сейчас было бы лучше не оставаться вдвоем. Конечно, ему следовало бы знать, что Логан – вот наилучший выбор для меня, и избавить меня от своих претензий. Я с мольбой посмотрела на него, как бы упрашивая его вернуться к нашим прежним приличным отношениям, но он нахмурился и обиженно отвернулся.

– Я останусь с Китти, а вы все идите, – предложила я. – Не хотелось бы оставлять ее одну.

Кэл немедленно последовал за остальным семейством. Вдруг он обернулся и смерил меня долгим оценивающим взглядом. Его губы искривились в неискренней улыбке.

– Постарайся получше ухаживать за своей мамой, Хевен.

С насмешкой он произнес это или мне все показалось? И вот я застряла в этом доме, а Логан будет ждать меня в церкви. Глупо было ожидать, что Рива Сеттертон останется со своей дочкой. Как хладнокровно предложила она оставить Китти в одиночестве.

Я медленно поднялась по лестнице, чтобы посмотреть, как там Китти.

Она лежала на кровати, и лицо ее было так чисто вымыто, что аж блестело. Кожа покраснела и стала шершавой, как у меня после той ванны с горячей водой. Ее густые рыжие волосы были разделены пробором и туго заплетены в две длинные косы, достигавшие грудей. Мать одела ее в простую белую хлопковую сорочку, какие обычно носят старухи, застегнутую до самого горла, как раз такую, какие Китти терпеть не могла, простую дешевую сорочку. Я никогда не видела Китти столь непривлекательной.

Видно, мать тешила себя местью, подобно Китти, купавшей меня в кипятке. И все же я почувствовала, как меня охватывает ярость. Я ненавидела Риву Сеттертон за то, что она сделала с этой беспомощной женщиной! Это было жестоко. Словно любящая мать, я приготовила все для того, чтобы исправить художества Ривы. Я сняла с Китти ту безобразную ночную рубашку, в которую ее одели, потом протерла ее шершавую кожу лосьоном и осторожно надела ей через голову самую красивую, отделанную кружевами розовую ночную рубашку. Распустила ее тугие косы, сделав подобие прически, намазала раздраженную кожу лица легким кремом и стала наносить макияж. И пока я восстанавливала нанесенный ей ущерб, не переставала разговаривать:

– Мама, я начинаю понимать, как тебе тяжело. Но ты не беспокойся. Я только что протерла всю тебя лосьоном, а на лицо положила крем, он поможет. Я знаю, что не смогу сделать тебе такой же хороший макияж, как это делаешь ты, но постараюсь. Завтра мы отвезем тебя в больницу, и там доктора тщательно обследуют твои груди. Мама, совсем не обязательно, что ты унаследовала опухоль. Мама, ради Бога, скажи правду – ты действительно ходила там к врачам?

Она ничего не ответила, хотя, казалось, слушала, и в уголке левого глаза набежала слеза. Я продолжала с ней разговаривать, работая макияжной кисточкой, карандашом для бровей, нанося тушь на ресницы и губную помаду. Когда я закончила, она стала выглядеть, как прежняя Китти.

– Ты знаешь, Китти Деннисон, ты по-прежнему красивая женщина, и стыдно тебе лежать вот так, махнув на все рукой. Тебе нужно одно – позвать Кэла и сказать ему, что ты его любишь, и не отгонять его больше, и он будет лучшим мужем на свете. Мой отец вообще не годился в мужья ни одной женщине. Ты и сама это, наверное, поняла. Это врожденный негодяй. Самое лучшее, что случилось в твоей жизни, это когда он из нее ушел, а Кэл в ней появился. Ты ненавидишь мою мать, а ты должна была жалеть ее – за то, что он с ней сделал.

Китти молча заплакала. Слезы катились по лицу и портили только что сделанный макияж.

Рано утром в понедельник санитарная машина отвезла Китти в больницу. Я сидела возле нее, рядом со мной был Кэл. Отец и мать Китти остались дома, а Мейзи и Дэнни отправились на прогулку в горы.

Мы с Кэлом провели пять часов на жестких, неудобных стульях в ожидании диагноза. Иногда я брала его за руку, иногда он держал мою. Он был изнуренный, дерганый и беспрерывно курил. Дома, когда там командовала Китти, он никогда не курил, а сейчас доставал одну сигарету за другой. Наконец врач пригласил нас в свой кабинет и, когда мы сели, заговорил деловым, лишенным эмоций тоном:

– Я не понимаю, как это до сих пор не обнаружили опухоль, хотя бывает, что это трудно сделать, когда у женщины такие большие груди, как у вашей жены, мистер Деннисон. Мы сначала сделали левую маммограмму, поскольку у женщин это случается, как правило, с левой стороны, а потом и правую. У нее действительно есть опухоль глубоко под соском, в таком месте, где ее трудно обнаружить, размером примерно в пять сантиметров. Это очень много для такого рода опухоли. Мы абсолютно уверены, что ваша жена уже некоторое время знала об опухоли. Когда мы начали делать маммограмму, она неожиданно вышла из состояния оцепенения и стала сопротивляться и кричать: «Дайте мне умереть!»