Книга Любовницы по наследству - Вячеслав Школьный

— А что мне еще оставалось делать? Мне они уже абсолютно были ни к чему, а если кому-то из моих коллег это смогло пригодиться в его научных разработках, то я такое только приветствую.

— Теперь вы хоть поняли, что натворили?

— Более, чем понял, молодой человек… — тяжело вздохнул Глеб Семенович. — До сих пор я хоть ей был нужен, а теперь… Теперь у меня выход остался лишь один — как можно скорее умереть. Конечно, никак не хочется, чтобы мое имя перед смертью было запятнано грязью.

— Я могу постараться доказать вашу невиновность. — У меня не было не времени, не желания углубляться в экскурс лекций по поводу его необходимости собственным детям, родителям, и вообще кому-либо еще.

— Вы? — удивился Чернов. — Глупости, Андрей Николаевич. Лучше даже и не пытайтесь. Человек, который нас с вами подставляет, более, чем опасен. Он — настоящий монстр, переплюнувший в своем профессионализме даже меня — матерого волка пиротехники. Мой вам совет — держитесь от него подальше. Вы же видите, — он не останавливается ни перед чем. Были бы в тот момент дома мои дети — и они бы погибли…

— Ничего, — задорно сказал я, — как говорил наш командир роты в армии, на каждую хитрую задницу есть горшок с внутренней ручкой. Мне пока что везет, думаю, — повезет и дальше. Должен ведь хоть кто-то остановить этого, как вы выразились, монстра. А ваше доброе имя останется при вас, это я вам обещаю.

Чернов отъехал несколько вперед и резко развернул коляску в мою сторону.

— Если вы уж так решительно настроены, то я, увы, никак не смогу вам помешать. — В подтверждение слов он демонстративно похлопал себя по недвижимым ногам.

— Зато можете оказать посильную помощь, — непринужденно произнес я.

— Какая может быть помощь от несчастного инвалида? — На лице Глеба Семеновича проскользнула еле заметная улыбка.

Я вынул из внутреннего кармана куртки сложенную журнальную вырезку и развернул ее перед глазами мужчины.

— Скажите мне хотя бы, кто это такой.

— Это вы нашли в моем столе? — Чернов внимательно посмотрел на портрет.

— Извините, пришлось без вашего разрешения взломать ящик стола, — несколько виновато пожал плечами я, — но думаю, по сравнению с развороченной вдребезги квартирой это сущий пустяк.

— Да, вы правы. — Глеб Семенович равнодушно повертел портрет в ладонях и вернул его мне. — Это военный инженер Федор Пироцкий — талантливый ученый своего времени в области электротехники. Он жил в середине девятнадцатого века и был одним из высших офицеров победоносной армии царя Александра. Именно он изобрел первые в своем роде электрические мины. Не знаю, чем вас мог заинтересовать этот портрет. Он является своеобразным талисманом для каждого уважающего себя взрывника-профессионала. Потому я и запретил Любе отдавать эту вырезку вместе с другими моими бумагами, — она так и осталась лежать в столе. Может, вам рассказать биографию этого человека?

— Нет, не надо, — покачал головой я, — вам ведь сейчас не до этого. Если будет что-то нужно, — я прочту о нем в библиотеке или покопаюсь в Интернете. Скажите, а у вас кроме этого был еще портрет Пироцкого?

— Только один к сожалению, — развел руками Чернов, — я вырезал его из какого-то еще советского журнала и хранил, как зеницу ока. Вы можете не верить, но этот портрет действительно иногда помогал мне в моей работе.

— Понимаю, — согласно кивнул я, аккуратно складывая листок и пряча его обратно в карман. — Хотя зачем я это делаю? Вырезка ведь принадлежит вам, мне вообще-то она уже, признаться, не нужна. Я ведь пиротехникой не увлекаюсь.

Я протянул Чернову сложенную вчетверо бумагу, — он бережно взял ее в трепетные руки и спрятал у себя в нагрудном кармане.

— Спасибо вам, что хоть это сохранили… — На глазах Глеба Семеновича появились слезы. — Вообще-то, по большому счету, я вас должен считать своим врагом, но мой разум почему-то постоянно противится этому, доказывая обратное. Я почему-то верю вам, верю, что именно вы в состоянии разоблачить убийцу Любочки. Только прошу вас, Андрей, ведите себя как можно осторожнее.

— Хорошо, постараюсь. — Я снова обошел коляску сзади и осторожно подкатил ее к машине. Мальчики вышли с кладбища раньше нас, они вежливо поздоровались со мной и стали по обе стороны от отца. Глядя на них, я был уверен, — у Глеба Чернова есть еще достаточно надежная опора в этой жизни, — такие парни, как Гена и Артем, не пропадут, даже будучи сиротами.

— Скажите, Андрей, — как бы между прочим поинтересовался Глеб Семенович, — а зачем вы везде носите с собой дипломат?

— Имидж прежде всего, — немного шутливо ответил я. — А если серьезно, то это просто подарок покойного Колесникова. Как для вашего брата инженера-пиротехника портрет отца-основателя, так и для меня он является своеобразным талисманом. Держа его в руке, я всегда помню о Юрии и о своем долге перед его памятью.

— Да, — грустно вздохнул мужчина, поднимая вверх правую ладонь и рассматривая на ней потускневшее обручальное кольцо, — память о близких нас не должна покидать никогда. Дай Бог, чтобы вам повезло…

Ребята помогли отцу пересесть в машину, аккуратно положили пустую коляску на прицеп и сами впрыгнули в кабину. Мотор негромко взревел, автомобиль тронулся с места и вскоре исчез из поля моего зрения.

— Ну что? — Харченко неторопливо подошел ко мне и встал рядом. — Куда едем дальше?

…К хорошо известному мне дому номер тридцать семь, который угрюмо стоял рядом с жилищем Батуриных, старенький «Жигуленок» Виктора подъехал, когда уже начало немного смеркаться. Перед этим мы с ним успели заскочить в одно сравнительно дешевое, по нынешним меркам, кафе и слегка там перекусили. Морозный воздух приятно пощипывал лицо, а вокруг царила на удивление скромная тишина.

— Может, я пойду с тобой? — предложил Харченко, выходя вслед за мной из машины.

— Думаю, пока не стоит, — уверенно ответил я. — Меня то они, по крайней мере, знают, а нового человека будут бояться.

— Может, хоть дипломат в машине оставишь?

— Мы с ним за последние дни друг к другу приросли, как сиамские близнецы, — усмехнулся я. — Жди лучше вблизи выхода, — в случае чего поможешь.

Харченко послушно остался стоять около машины.

Я спешно спустился по покрытым толстым слоем льда ступенькам в подвал и решительно толкнул ногой немного примерзшую снаружи дверь. Внутри уже знакомой мне обставленной «в лучших традициях европейского дизайна» комнаты их находилось только трое — Череп и два его лучших друга. Обстановка со времени моего последнего посещения сего притона нисколько не изменилась, — разве что только пустых бутылок из-под вина и водки заметно прибавилось. Даже мусор, состоявший из увесистых засушенных кусков неизвестно откуда взявшейся в самом разгаре зимы грязи, окурков, рваных газет и разбитого стекла никто не постарался убрать. Слегка подвыпившие ребята совершенно беззаботно играли в карты на центральном топчане.