Книга Жестокая жара - Ричард Касл

— Сейчас мне нужно уйти. Есть кое-какие дела. Ничего особенного, тебя это не касается.

— Врешь. Ты собрался писать новую статью, да?

— Ну хорошо, — признался он. — Раз уж ты вынуждаешь меня все рассказать, я получил письмо от редактора «First Press». Он пишет, что они собираются запускать онлайн-версию журнала, и он считает, что эксклюзивный материал об этом деле прекрасно подойдет для первого выпуска.

— И тебе известно, как мне понравилась твоя последняя статья о работе полиции.

— Обещаю, ничего не буду писать о твоих сексуальных подвигах, только факты.

— Врешь, как обычно.

— Хорошо, давай по-другому, — усмехнулся он. — Ты хочешь, чтобы статью об этом деле написал я или Там Швайда?

Она не колебалась.

— Иди работай, мистер Журналист.

— Ты не пожалеешь.

— Я уже жалею.

— Могу я пригласить тебя на ланч?

Никки отвела взгляд.

— Придется тебе перекусить без меня. У меня как раз во время ланча есть одно дело, — и пока он пристально рассматривал ее, раздумывая, стоит ли расспрашивать, она сказала: — Иди. Увидимся после работы у меня дома.

Подойдя к двери, она приложила ухо к замочной скважине, но ничего не услышала. Никки слегка постучала, чтобы убедиться в том, что внутри никого нет, и, не получив ответа, быстро скользнула в комнату и заперла за собой дверь.

Стараясь не трогать заметки детектива Таррелла, разложенные аккуратными стопками на столе перед монитором, она села в кресло в каморку, превращенную во владения Короля видеонаблюдения. Хит улыбнулась, заметив картонную корону из ресторана «Бургер Кинг», которой наградила его на собрании отдела прошлой весной. Он нашел сделанную уличной камерой видеозапись похищения жиголо. Затем она вытащила из кармана флэшку, вставила ее в разъем и надела наушники.

Никки уже не помнила, сколько раз за десять лет она слушала запись, сделанную во время убийства ее матери. Может быть, двадцать? Сначала она сделала грубую копию, держа диктофон перед автоответчиком. Потом детектив Деймон забрал кассету. Качество записи было очень плохим, и через несколько лет, получив звание детектива, Хит выписала себе пропуск в отдел хранения вещественных доказательств, забрала кассету и сделала новую копию в виде цифрового файла. Звук был намного четче, но все равно, сколько бы она ни слушала запись, пытаясь разобрать приглушенный голос убийцы, она так и не смогла распознать, кто это был.

Никки всегда делала это втайне, зная, что другим это могло показаться извращением; однако она всего лишь искала улики, искала ключ к разгадке. Это вовсе не было манией, стремлением снова пережить ту ночь. Во всяком случае, так она говорила себе, и ей самой казалось, что это правда. Она прислушивалась к шуму на заднем плане. Особенно отвратителен был ей звук собственного голоса, и каждый раз она останавливала запись в тот момент, когда открывала дверь квартиры и начинала кричать.

Это было невыносимо.

Однако сейчас впервые она слушала запись, зная, что приглушенный мужской голос принадлежал Петару.

Преднамеренное убийство. Практически в каждом случае убийцу нужно искать где-то рядом. Проверяются мужья, жены, бывшие возлюбленные, сожители, дети, братья и сестры и прочие родственники. А уж потом переходят к другим подозреваемым. В случае ее матери полиция выясняла алиби отца, искала мужчин в жизни матери, но не в жизни Никки. С другой стороны, дело вел Картер Деймон, сообщник Петара, наемник, задачей которого было завести расследование в тупик.

Никки прослушала запись еще раз и еще. Она слышала знакомый разговор с матерью о специях, хлопанье дверцы холодильника, ее крики, стук упавшей телефонной трубки. Приглушенный мужской голос. Она остановила запись, прослушала снова. Снова и снова именно этот фрагмент.

В полдень Хит сидела на двенадцатом этаже здания на Йорк-авеню, в тишине кабинета психоаналитика, на приеме у доктора Лона Кинга. Никки рассказала доктору о своей записи и о том, что сегодня впервые за десять лет слушала ее, зная, что незнакомый голос принадлежит Петару.

— А почему вы придаете такое большое значение этой записи?

— У меня есть одна мысль… Может быть, я пытаюсь отрицать случившееся?

— Такая вероятность всегда существует, однако мне интересно, не простирается ли ваше любопытство дальше.

— Понимаете, именно это и вызывает у меня такое отвращение.

Он улыбнулся.

— Вначале так бывает со всеми. Какой бы устойчивой ни была ваша психика под давлением обстоятельств, Никки, с этим вам самой не справиться.

— Поэтому я позвонила вам.

— Я уверен в том, что вы не только заново переживаете душевную травму и чувство потери, вы также испытываете сильный гнев и ужас оттого, что вас предали. Не говоря уже о том, что вы в растерянности от сделанного в свое время выбора. Вы сами не знаете, правильно ли поступали, когда слушали внутренний голос. Как детектив — насчет расследования. Как женщина — насчет мужчин.

Никки откинулась на спинку кресла. Глядя на безупречный белый потолок, она попыталась прогнать растерянность и недоумение, вернуть в свой мир порядок, который царил там еще вчера.

— Я чувствую себя так, словно земля внезапно ушла из-под ног. Это касается не только расследования, но и всей моей жизни. Того, что я считала любовью. Я теперь не знаю, кому можно верить, а кому — нет.

— Я знаю, что для вас доверие — самое главное. Недоверие создает ощущение… хаоса.

— Да, — едва слышно отозвалась Никки. — Именно это я сейчас и чувствую. Я всегда представляла себе завершение дела моей матери иначе: безупречное, уверенное. А сейчас я как будто… — и она изобразила пальцем циклон.

— Охотно верю. Особенно после того, что вы узнали о бывшем бойфренде. Но, может быть, это чувство вызвано иной причиной. Может быть, вы настолько подчинили свою жизнь этому расследованию, что не знаете, как и зачем жить дальше после его завершения?

Никки села прямо и взглянула ему в лицо.

— Нет, я расстроена потому, что дело до сих пор не раскрыто, а я не хочу подводить мать.

— Вы не можете ее подвести. Ее больше нет.

— А человек, который приказал ее убить, до сих пор на свободе.

— Тогда вы будете и дальше делать то, что должны делать. Я знаю это потому, что у вас собственный взгляд на отпуск.

Она кивнула, но не улыбнулась.

— Я хочу попросить вас сохранять хладнокровие, как бы тяжело это ни было. Недоверие порождает недоверие. Оно подобно вирусу. Вы не сможете выполнять свою работу — и жить тоже не сможете, — пока сомневаетесь в собственных решениях. Вы станете подобны выбежавшему на дорогу оленю, который превращается в ледяную статую в свете фар и стоит до тех пор, пока его не собьет машина. Кому вы доверяете больше всех, Никки?