Книга Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

– Джон, послушайте, это доктор Торндайк?

– Скорее всего, – ответил Эплби.

Доктор Торндайк выключил свой агрегат и обратился к Готту в вызывающей раздражение манере, представлявшей собой смесь американской фамильярности и лондонского акцента:

– Жила-была одна старушка, которая подумала, что ее муженек немного запылился. Она уложила его на коврик, вроде как этого… – Доктор Торндайк без тени смущения ткнул большим пальцем в сторону тела. – И как следует пропылесосила его. У него внутри все сосуды полопались, так что ему пришлось отправиться в больницу. Чуть концы не отдал. Вот так-то.

Это, очевидно, была любимая профессиональная шутка доктора Торндайка, и все его коллеги явно слышали ее не один раз.

– Видите ли, – пробормотал Эплби извиняющимся тоном, – в Нью-Йорке они изучают подобные вещи.

Но Готт тем временем повернулся к человеку, опылявшему епископское кресло.

– А это, как я понимаю, – сказал он, – и есть устройство, которое называется инжектор.

Эплби посмотрел на своего друга со скрытой иронией:

– Да, выглядит жутковато. В Готте, так сказать, проснулся литератор.

– Как будто в зазеркалье оказался, – мрачно ответил Готт. До этого он ни разу не видел Эплби в его профессиональном «всеоружии».

Эплби громко спросил:

– Почти закончили?

В ответ раздались утвердительные возгласы. Молодой человек со вспышками обмотался кабелями и ушел. Епископское кресло унесли, чтобы сфотографировать его где-то еще. Армия криминалистов скрылась из виду.

– Неужели от этого есть толк? – спросил Готт.

– От инжектора есть: отпечатки пальцев – главная улика против преступников. И от знающего оружейника есть толк. А хорошие фотографии иногда привлекают внимание уставших присяжных. Все остальное в той или иной степени ерунда. Однако надо подумать о том, какой шум поднимется, если мы затянем дело. Вопросы в парламенте: предприняли ли то-то и то-то, знает ли министр внутренних дел о передовых методах камчатской полиции? Мне раньше уже попадало за несоблюдение формальностей. Сейчас я с ними переговорю, а потом мы все тут осмотрим.

Эплби вернулся, неся в руках тяжелый железный крест, который герцогиня получила из Хаттон-Бичингс вместе с епископским креслом.

– Найден на полу, – пояснил он. – Он часть декораций задней сцены?

Готт кивнул:

– Да. Он стоял на небольшом выступе на епископском кресле.

– Тогда он наводит на мысль о небольшой потасовке. Или же его уронили во время бегства. Эксперты подумали, что Олдирн мог схватить его, чтобы защищаться. Но пальчиков на нем нет. – Эплби умолк и стал вымерять шагами заднюю сцену. – Насчет выстрела они со мной согласны. Сделан с близкого расстояния, но слишком большого для самоубийцы. Так что с теорией Биддла он не стыкуется. И конечно, стреляли не из укрытия между занавесами. Весьма вероятно, что с расстояния, на котором находится люк.

Оба посмотрели на оставленный открытым люк.

– Выходит, это наиболее вероятная точка, – заметил Готт, – откуда достопочтенный член Королевской академии художеств мог совершить первое из двух глупых и ужасных убийств. Поднимемся наверх?

Они прошли за кулисы и вскарабкались на верхнюю сцену. Мольберт Коупа с холстом все еще стоял в углу, а его палитра и деревянный ящик с полудюжиной огромных тюбиков с краской лежали на полу. Эплби встал за мольберт и оглядел зал.

– Освещение было такое же? Его, разумеется, видели из публики?

– Да, именно такое. Приглушенное, чтобы представить стены замка ночью. Полагаю, что настоящая елизаветинская верхняя сцена была довольно темной. Но даже в этом случае его, как вы сказали, видели из публики. Он хотел писать именно с этой точки, и мне показалось, что его присутствие, пусть едва заметное, не помешает ходу пьесы.

– Тогда встает вопрос, мог ли он незамеченным пробраться к люку в центре сцены. Я дам знак своему человеку в дальнем конце зала. Его могли видеть именно оттуда, если вообще видели. Джайлз, вставайте за мольберт, немного подвигайтесь, а потом как можно быстрее попытайтесь добраться до люка.

Эплби подошел к низкому ограждению задней сцены и позвал констебля в дальнем углу зала:

– Пожалуйста, посмотрите сюда и скажите, что вы здесь увидите в ближайшие две минуты, кроме меня.

Констебль посмотрел – разинув рот, но, тем не менее, внимательно. Готт встал за мольберт, пару раз качнулся вправо-влево. Затем он вышел, осторожно опустился на колени, потом лег на живот и пополз к люку. Достигнув его, он секунду выждал, развернулся, таким же образом пробрался назад и через мгновение снова высовывал голову из-за мольберта, словно изучая композицию.

– Ну что? – спросил Эплби.

Констебль пересек зал и запрыгнул на главную сцену.

– Я видел, как тот джентльмен качался туда-сюда за картиной, – доложил он. – Потом он ненадолго пропал, а затем снова появился и качался, как раньше.

– Что значит: ненадолго пропал?

– Ну, сэр, похоже на то, что он неподвижно стоял за картиной. Очень темно, так что трудно сказать.

Эплби кивнул:

– Спасибо, можете идти. Все это весьма вероятно. А теперь расскажите-ка мне о Коупе.

Готт замялся:

– Он выжил из ума или на грани этого. Однако слабоумие не исключает способности к совершению ужасного преступления. Дело просто в том, что лет ему много, а ума осталось мало. И в каком-то смысле он может совершить любой безумный поступок. Нельзя стать известным художником, не испытав многочисленных стрессов. А когда человек плохо себя контролирует, стрессовая разрядка может выразиться в самых жутких проявлениях.

Эплби беспокойно посмотрел на него:

– Эта новейшая теория составит прекрасную психологическую базу для ваших романов, Джайлз. Звучит неплохо, однако я что-то не слышал, что на многих известных художников надели смирительную рубашку после того, как они совершили массовые убийства.

Однако Готт здраво развивал свою мысль:

– Нет, но среди них много самоубийств. И эти два механизма в какой-то степени взаимосвязаны. Однако фактор Боуза имеет решающее значение.

– Именно так. Коуп мог выстрелить отсюда в лежавшего Олдирна, вот и все. Но мог ли об этом знать Боуз? Джайлз, вам придется заново проделать вашу реконструкцию. Начинайте по команде «Вперед!».

Эплби спустился с верхней сцены и занял место Боуза на суфлерской табуретке между двумя плотными занавесами. Приникнув к глазку, в который он видел заднюю сцену, он крикнул «Вперед!». И через несколько секунд заметил нечто важное: сверху доносились негромкие шуршащие звуки – это Готт осторожно полз по доскам. Пока все сходилось. Боуз, который как суфлер прислушивался к звукам, мог также обратить внимание на верхнюю сцену. Вполне естественно, что он посмотрел вверх. Эплби тоже посмотрел вверх. Через секунду он заметил в полумраке какое-то движение: это отодвигался люк. Затем – протянутую вниз руку. Это была рука Готта с вытянутым пальцем, словно он прицеливался. Значит, Боуз вполне мог все знать. Куда важнее, как будто это объясняло его нежелание говорить, было то, что он мог что-то подозревать, не зная этого наверняка. Револьвер, просунутый через люк с верхней сцены, явно находился в руках Коупа. Боуз вполне мог все знать. Но как Коупу могло стать известно, что Боуз мог все знать?