Книга Великие битвы великой страны - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да нет. Не чует беды лошаденка. Не чует беды мальчишка. Глупо сидит мужик. Скользят по ухабам сани. Все ближе и ближе. Солдатский спирается дых. Еще минута, и знай что хватай.
И вдруг… Развернулись, как в танце, сани. Хвостом повернулась к французам лошадь. Послушно застыла. Спрыгнул мужик на землю. Тянет с саней рядно.
– Берегись – закричали французы. Схватили поспешно ружья.
Пушка на них глядит.
И вот – запал в руках у крестьянина. Мальчишки восторженный вид. Пламя. Грохот. Картечи свист. Ответно раненых стон протяжный. Дорога в телах побитых.
Дело сделано. Что есть силы летит лошаденка. Небо. Поле. Полозьев скрип.
Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о действиях русской армии, всегда преувеличивал наши успехи.
– Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито. (А побито в два раза меньше.)
– При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен. (А взято – дай бог половина.)
Заметил это Кутузов и как-то:
– Выходит, голубчик, мы с одной Бонапартовой армией справились. Почитай, взялись за другую?!
Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время, и опять за то же.
– Сегодня столько-то пушек у французов отбито. (А их вовсе в этот день не отбито.)
– А партизаны доносят, что три знамени взято в плен. (И тоже, шельмец, придумал.)
Разозлился Кутузов:
– Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь беспардонную ложь!
И тут-то Хитаров признался:
– Не могу я, ваша светлость! Оно же хочется, чтобы скорее. Чувства во мне говорят патриотические.
Подивился Кутузов:
– Скорее?
Подумал. Позвал адъютанта:
– Подай-ка ружье.
Опять повернулся к Хитарову:
– А знаешь ли что, голубчик? Чтобы было оно быстрее – на, получай ружье и ступай-ка в маршевый полк немедля.
И тут же отдал приказ об этом.
Кутузов никогда не расставался с казацкой нагайкой. Висела она у него через плечо, без всякого дела. Коня не стегал, руку на солдат не поднимал. Зачем же тогда нагайка?
Спросит об этом кто-нибудь у Кутузова.
– Пусть повисит, голубчик, пусть, – ответит Кутузов. – Даст Бог, дело и ей найдется.
Наступили холода. По-разному одеты в частях солдаты. Там, где интенданты и офицеры заботливы, полки и роты в тепле. Там, где офицеры и интенданты с ленцой, мерзнут, бедуют солдаты.
Как-то приехал Кутузов в полк, где офицеры как раз ленивые. Пошел фельдмаршал по ротам. Явился в одну: одежонка солдатская – старь, башмаки ни разу не чинены, форма к зиме не завезена. Посетил Кутузов вторую роту. И в этой роте все точь-в-точь как и в первой. То же самое в третьей роте.
Вернулся Кутузов в полковую избу, собрал офицеров:
– Как живете, господа офицеры?
– Бог милует.
– Как службу несете?
– Стараемся.
– Не холодно вам, господа офицеры?
– Согреты вашим присутствием, – льстиво отвечают ему офицеры.
Усмехнулся Кутузов. Видит – перед ним не только ленивцы, но и хитрецы к тому же отменные. Кряхтя, начинает снимать нагайку.
– Так, так… Ну, а солдаты чем же согреты?!
– Победами, ваша светлость! – гаркнули офицеры.
Кутузов остановился, глянул на офицеров. И вдруг передумал, снова надел нагайку. Находчивость офицеров поразила фельдмаршала. Решил он виновных простить.
– Виновны, – признались теперь офицеры, все еще с опаской поглядывая на нагайку. – Будет исполнено.
– Ладно, ступайте, – сказал Кутузов. А сам подумал: «А все же хорошо, что нагайка висит. Гляжу, она и без дела инструмент небесполезный».
В русскую армию в виде пожертвований от населения стали поступать теплые вещи. Раскрывали в гренадерском полку посылку: три пары валяных сапог, шапка-ушанка, шапка крестьянская – малахай, поддевка, еще раз поддевка, портянок суконных, считай, десяток.
– А это что?
Смотрят солдаты – лежат рукавички. Маленькие-маленькие. Из козьего меха. Узором цветным расшиты. Детские.
Вот так тебе подарок!
Посылка пришла из-под Вологды.
Собирали крестьяне солдатский гостинец. Тащили свое добро.
– Солдату тепло, как родная мамка.
– Солдату память вещей дороже.
– Не жалей, мужички, служивым!
– Как не помочь героям!
Крутилась девочка Маша Докукина. Не хочется ей отставать от других. И она горой за служивых. Взяла и сунула рукавички.
Достали солдаты гостинец. Не знают они про Машу. Решают: видать, по ошибке.
Однако нашелся умный солдат:
– Нет здесь ошибки. Давай-ка сюда.
Отдали ему гостинец.
Принял солдат. И сразу про дом, про деревню вспомнил, жену и своих ребят.
Интересуются другие:
– Ну, как рукавички?
– Хороши, – отвечает солдат.
Хоть и в кармане лежат рукавички, да греют они солдата.
На полпути между Смоленском и Оршей, под селением Красным, разгорелась новая битва с французами. Продолжалась битва четыре дня.
Началось с того, что французская гвардия потеснила отряды русских. А какая-то рота и вовсе оказалась в кругу французов. Гвардия слева, гвардия справа, неприятель сзади и впереди. В роте три офицера. Старший из них – ротный – в перестрелке убит.
Расстроилась рота. Не слышат команд солдаты.
Нет бы оставшимся офицерам взять на себя начальство. Да, видимо, оба они растерялись.
Остались солдаты без старшего. Рассыпались в разные стороны. Ожидает погибель солдат. Как тисками, будут они раздавлены. А еще хуже – позорный плен.
И вдруг вышел вперед солдат Семен Перегудов:
– Братцы, стой! Братцы, не трусь! Братцы, слушай мою команду!
Кричал Перегудов громко. Роста был он приметного. Различили его солдаты. Тут же собрались в кучу.
– Братцы! – кричит Перегудов. – Бей в одно место. Все разом. Ломись, как в закрытую дверь! На гвардию сыщется гвардия. Братцы, вперед! – И первым полез на французов.
