Книга Спасти СССР! "Попаданец" в пенсне - Валерий Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старушка очнулась, ага.
Следы крови — это они голубя резали, для закуси.
А тёмные пятна — не помнит, когда получила. Душил кто-то, наверное…
Да.
Только приехал в отделение — опять вызов. Тоже коммуналка, тоже одинокий и сильно пьющий гражданин, дедушка…
Приехали в адрес.
Картина — ну, просто один в один! Такой же притон, такая же грязь и столько же хрусталя на полу.
На этот раз уж не сплоховал. Пощупал сначала дедушку. Холодный, как лёд.
С чувством выполненного долга сел я писать протокол…
И вдруг… чего ржёте?
Да. Слышу, сзади противный замогильный голос:
— БАБУ ХОЧУ!!
Я аж подскочил…
Глянул, а в углу, под тряпьём, клетка, а там попугай.
Вот он и надрывается:
— Жрать хочу! Водки хочу!.. ну и это… про прекрасный пол.
Весёлый был дедушка, царствие ему…
Чего такое? Мелкое хулиганство? Китаец? Гоните его в шею! Он сейчас своего консула звать начнёт, а оно нам надо?… И еще белорус?
Деточка, ты не волнуйся. Мы твоего папу не обидим. Хочешь, я тебе свои красивые наручнички дам поиграть? Только, пожалуйста, ты их не застегивай, а то у меня давеча ключ потерялся…
А Белоруссия — она ещё с нами или тоже уже того… а?
Ну, значит, гражданин Зенькович, как мы будем с вами решать, по совести или по закону? Что, не надо протокола? Хвалю.
Тогда гоните червонец. Штраф.
Как за что вам штраф? За компанию! Выпить мне сегодня надо или нет?! Да вы не волнуйтесь, мы вам тоже нальем…
В тихом, безлюдном дворе — а окрестности Солянки вечерами вообще глухой район, проснёшься, бывало, на лавочке в чужом дворе и гадаешь, где ты?
Или в тихом центре, или в Рогожской слободе…
Стоит под старым тополем «рафик», значит, для случайного прохожего ясно: если стоит, значит, надо.
Потому как в частном автовладении таких машин обычно не было… скорее всего, какая-нибудь служебная.
Пусть себе стоит…
— У-у-у…
— Ну шо ты воешь, внучек? Хиба ж це боль? Вот помню я, мне один добрый штаб-артц татуировку с левого предплечья удалял… ну, знаешь, такую, с литерами «АВ», хруппа моей крови…[109]
Нам, кто в дивизию в сорок четвертом вступал, всем наносили — чтобы побыстрее накачать свежей кровушки при ранении.
По этой татуировке нас потом и выявляли. Некоторые красные, радяньские партизаны и шибко злые красноармейцы владельцев таких знаков отличия вообще сразу в расход отправляли… Уж больно мы о себе известную славу составили!
— А правду кажуть, що вам, панове, при ранениях жидовьску кровь переливали?
— Та ни… яка там жидовьска… так, с малых дытын!
Они ж усе равно бы издохли… да, а потом, значит, сразу после войны, когда ядро дивизии было интернировано в Римини, один из докторов в лагере за небольшую плату эти литеры удалял. Это делалось нанесением химиката, который сначала раздражал, а потом и сжигал кожу. Было чертовски болезненно, но эффективно, и огромное количество украинцев воспользовались такой возможностью.
И никто не выл! Вот же ж были украинские лыцари, настоящие сичевики!
А тебе лишь по морде настучали… а ты уж и воешь! Стыдно, внучек, позоришь ты меня…
— Тем более, пан Илларион, що вы себэ неправильно повели… зачем с русским быдлом надо было разговаривать? Я вас зачем послал? Шоб вы посмотрели на место предстоящей акции…
— Меня какой-то чучмек бил… дикарь! Азиат! Сталинист красно-коричневый, агрессивно-послушный… узбек, наверное…
— Тем более! Значит, повторю вам вашу задачу. Вам надо приблизиться к Мавзолею, встать, чтобы побольше людей было вокруг, и нажать вот эту кнопку…
Листовки из вашего пояса разлетятся, а мы ваш подвиг зафиксируем на кино- и фотоплёнку, поднимем международную общественность!
— Да! Надо дать всем понять… потому что! Горбачёв, Станкевич, Собчак и я…
— Да вы, панове, сразу встанете в один ряд с выдающимися демократами — Сахаровым, Делоне, Синявским… Да что там! Мы ваши книги таким тиражом опубликуем, как Солженицыну и не снилось!
— Да я, собственно, пока только наметки делаю, о моей роли в свержении коммунизма… Но как вы догадались?!
— Да это же элементарно — такой выдающийся мыслитель, как вы, шановни пан, просто обязан быть и гениальным писателем! Властителем дум!
— Да я, знаете… У меня много незаконченного! — гордо сказал Илларион.
— Ничего, успеете! Мы вам обеспечим дом в Канаде, много женщин и машин… любите женщин, шановни пан?
Интеллигентный Прохожий чуть покраснел:
— Да я, собственно… а вот они меня…
— Ничего! С такими деньгами, какие будут у вас, они вас немедленно полюбят! Все сразу причём!
Илларион гордо выпрямился:
— Я делаю ЭТО не из-за денег!
— Верно-верно… только ради свободы и торжества демократии, бесстрашный вы наш!
«Там-там-там — татам…»
Куранты на Спасской башне начали вызванивать свою прекрасную и строгую мелодию…
И ровно за две минуты тридцать пять секунд до назначенного мига, делая чеканный, торжественный шаг, введенный в Армии Российской Императором Павлом Петровичем, отбивая звонко каждый из двести десяти шагов по брусчатке — из ворот показалась смена Почётного караула…
Лаврентий Павлович очень любил эти мгновения…
Здесь, у Кремля, каким-то неземным холодком пробирало душу, будто касались её чуткие, незримые руки — возвышая над сиюминутным, суетным…
Начиная с 26 января 1924 года, каждый день… каждый час…
И лишь только в чёрном сорок первом, в июле, когда тело Ильича было увезено сотрудниками Первого отдела НКГБ СССР в Тюмень, на пост не заступали.
А сегодня, как обычно — бойцы роты Почётного караула, в синих погонах на строгих солдатских шинелях, строго и величаво вершили свой ритуал.
И как всегда — десятки людей собрались, чтобы посмотреть на это прекрасное, и чуть печальное зрелище… потому что заступали солдаты на пост, у могилы величайших людей России — Ленина и Сталина.
