Книга Чертовар - Евгений Витковский

Покуда журавлевцы расчищали площадку для приземления и взлета «Хме», покуда подарочный мебельный гарнитур для графа Палинского грузили на весьма дюжих и столь же набожных офеней, покуда Богдан Тертычный нянчился с мающимся в бреду человечьего сглаза однорогим чертом, — Россия жила своей жизнью, да и уездный город Арясин тоже. Газеты, отликовав по поводу государевой свадьбы и государыниной коронации, два-три дня пережевывали новость об избрании в США нового президента с непонятной русскому человеку кличкой «Маргарин», но и эта новость быстро угасла: что нам в России до американского маргарина, когда своего завались, да и тот не раскупается. Вернулся к обычным, не очень крупным сенсациям и долгожительствующий «Голос Арясина», издававшийся, как помнит читатель, на деньги местного миллионщика, снеткового короля Филиппа Алгарукова: подписчикам было поведано, что алгаруковские мастерские в Упаде почти полностью монополизировали на Руси производство ручных рыбочисток: и простых, и механических, и терочных, и комбинированных. Газета радостно возвестила, что московский антимонопольный комитет это дело рассмотрел и даровал Алгарукову потомственную привилегию на таковую монополию, поскольку других желающих, как выразился глава комитета Андрей Козельцев, «заниматься этим геморроем» на Руси выявлено не было.

И вправду — геморроев на Руси хватало, чего другого. Захапав Антарктиду, распродав за бесценок все горящие путевки на курорты островов Петра Первого, Петра Второго и Петра Третьего, Россия оказалась перед необходимостью вывезти с Руси Аделийской все пустые канистры, всю избыточную тару, все остатки жизнедеятельности незаконных полярных станций самых разнообразных государств, иные из которых нынче входили в состав России, поэтому взять с них было не просто нечего — приходилось расхлебывать грехи своих же подданных, а это ли не геморрой? Коморские сектанты-сепаратисты в черных чалмах, поднявшие восстание из-за совсем мизерного налога на свое не традиционно правильное мусульманское вероисповедание — что это, как не геморрой? Вскрывшийся после тщательной ревизии неурожай проса в Челябинской губернии — не геморрой ли? Массовые нарушения государственной монополии на изготовление бюстов ныне здравствующего государя, обнаруженные в Бесарабии и прилежащих губерниях — это не геморрой? Наконец, эпидемия геморроя, охватившая поголовно всех туристов на мемориальном Великом Шелковом Пути — это уж точно геморрой! А предикторы, как сговорившись, что ни день, то предсказывали все новые и новые геморрои.

«Хме-2» был идеально приспособлен к полетам в условиях ночи, особенно — полярной. Выделенный для сегодняшних целей «Солодка-новгородец» поднялся с военного аэродрома на острове Диско, что в дружественной Гренландской империи, и взял курс на Тверскую губернию. Самолет, рассчитанный на тысячу восемьсот единиц имперского спецназа с полным обмундированием и боезапасом на полгода фронтовых действий, не очень-то и скрывался: воздушное пространство Гренландии на Северном полюсе непосредственно переходило в воздушное пространство Российской державы, а стрелять по каждому российскому самолету нынче было небезопасно: Неизвестно Зачем Освободившиеся Нации все еще не могли придти к решению — следует им гневно осудить русскую имперскую агрессию против маленькой, гордой и свободолюбивой Антарктиды, или же, напротив, пламенно приветствовать акцию санации окружающей среды, предпринятую отнюдь не богатыми русскими в совершенно бескорыстном порыве экологического энтузиазма. Предиктор Геррит ван Леннеп, жена которого как раз поведала мужу о том, что к лету он, видимо, в шестой раз станет счастливым отцом, между делом сообщил, что разговоров в ОНЗОН ему хватит на то, чтобы стать отцом и еще два-три раза. Прочие предикторы разговорам Освободившихся Наций не уделили внимания вовсе.

«Солодка» был уже очень послушной и объезженной лошадкой: перебросив в Антарктиду почти пятнадцать тысяч российского спецназа, он прошел на Диско всю профилактику и теперь был готов забросить что угодно и куда угодно, была бы твердая рука у ямщика. Девочка в пилотской кабине обладала как раз такой рукой. Вообще-то ей сразу стали видны все недочеты продукции конструкторского бюро Хмельницкого, на самой ей транспортные монстры не нравились, душа к ним не лежала. То ли дело — тяжелые пикирующие бомбардировщики. Хотя иной раз требовался в армии именно транспортник. Как вот сейчас. Девочка Юлиана миновала сигнальную мигалку на Северном полюсе и с облегчением погрузила самолет в просторы истинно русского воздушного океана. Истребили-охранники ввером ушли прочь, тут они уже не требовались.

По прежним понятиям «Хме» и на самолет-то походил мало, скорей это была летающая крепость, пароход с шестью рядами иллюминаторов один под другим, без намека на шасси; злые языки сообщали, что садится он на подушку: то ли на воздушную, то ли антигравитационную, однако точно, что расшитую болгарским крестом, бисером, то ли даже и цейлонским скатным жемчугом из прославленной оперы композитора Гуно. Скорее всего самолет приземлялся как-то иначе, никакой подушкой не пользуясь, но что именно использовал в конструкции своего чудища хитроумный Хмельницкий, мало кого занимало: хорошо, что самолет мог мягко опуститься на свободную от прямостоящего леса территорию, равную ему самому по площади. Такую вырубку журавлевцы близ Выползова уже подготовили. Теперь оставалось дождаться прибытия «Солодки», грузиться поскорей, пока ночь не кончилась — и айда в Заплесецкие дебри.

Офени загрузились подарками и с кряхтением отбыли привычной дорогой на восток — сперва на Кимры, а там уж, помогай Кавель, вдоль по Камаринской до самой Киммерии. Орда, загодя упаковавшаяся по кибиткам, выдвинулась из лесу; в кибитку Кавеля Журавлева с предосторожностями перенесли Антибку, возле кибитки поставили скованных единой цепью новозеландцев. Богдан деловито осматривал боевые заряды, которыми собирался палить по Дебри: плюнув на все обещания, кому только ни дававшиеся, он готовился загрузить на борт «Хме-2» несколько единиц тактического атомного оружия. Словом, царила в Выползове обстановка перрона, к которому должны подать поезд исключительно дальнего следования, — да только вот все никак не подают.

В воздухе что-то прогрохотало, уходя стороной, — словно по случаю наступления зимы, коронации, свадьбы императора, избрания мистера Маргарина президентом США и кто его знает каких еще событий, грянула в вечернем небе приближающаяся гроза. Через несколько секунд тот же звук повторился, но с другой стороны — и громче. «Солодка-новогородец», кажется, заходил на посадку. Батя Никита Стерх в кустах бубнил что-то однообразное в прибор, похожий на четвертушку мобильника «Нокия». К кустам, в которых засел батя, не приближался никто, даже кабинетный рояль Марк Бехштейн: пивом от кустов разило так, что щипало в глазах, а Марк, вероятно, боялся за полировку. Затем на месте свежей вырубки возник столб света: два луча, один с земли, другой от брюха «Солодки», сомкнулись; транспортник завис и медленно стал приближаться к земле. На высоте примерно в сажень самолет завис, помедлил, откинул плоскость пандуса. Сейчас в темноту его чрева в два, а то и в три ряда спокойно могли бы идти танки.

Между тем на пути потенциальных танков появилась мешковатая фигура с очень длинным предметом на плече, — возможно, это была базука, возможно — телескопическая удочка. Фигура резко взмахнула этим предметом, загораживая путь.