Книга Плод воображения - Андрей Дашков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поднес руку к лицу, чтобы убрать со лба тряпку. Стоило ему дотронуться до нее пальцами, как в его мозгу пискнула бесплотная летучая мышь. Он догадывался, с чем имеет дело, а вскоре понял — с кем. Несмотря на то, что с этим был связан шанс на спасение — и, возможно, единственный, — Параход не спешил воспользоваться внезапно установившейся связью. Он предпочел бы, чтобы на другом конце провода оказался кто-нибудь другой. Но это был не тот случай, когда он мог выбирать. Выбирала свернувшаяся кровь.
На сей раз — никаких видений с бойни. Всё было тихо и пристойно.
«Вам уже лучше?»
Ее голос в голове. Похоже, она не слишком удивлена столь странному «звонку». Хотя, если учесть, сколько всего произошло за последние пару суток, мало кто удивился бы…
«Лучше»? Ты что, смеешься? Хорошо мне было там, с Метой, пока светило солнце, орел кружил в петле остановившегося времени и самый известный «dead» пел: «I've got you today don't fly away cause I love what I love and I want it that way», — но появился мальчик и всё испортил. А теперь мне так хреново, что жить не… Вот черт, а жить-то хочется!
«Лучше», — ответил он беззвучно. Произнес бы слово вслух — получилось бы ворчание, а так сошло за прозрачную ложь. Пожалуй, надо быть осторожным, когда разговариваешь по беспроволочному телефону — если она чувствует хотя бы половину того, что испытывает к ней он, ему отсюда никогда не выбраться. Разве что возобладает здравый смысл… но, кажется, это добро здесь на вес золота. И столь же редко встречается.
Надо было что-то говорить, говорить, говорить, не давать ей опомниться, попытаться удержать ее на слишком длинном и тонком поводке какого-нибудь невнятного обещания… но что он мог ей пообещать? Спасение? «Я не знаю, как ты спасешь остальных, если не можешь спастись сам», — снова донеслось до него слабое эхо слов, произнесенных той, другой, которая навеки осталась молодой и красивой. Он невольно переключился на Мету, словно гурия ожидающую его в раю для старых разочарованных хиппарей. Всё верно, моя девочка, я не смог спасти даже тебя…
«Он перекрыл вентиляционный канал».
Тихий голос в голове заставил Парахода вернуться в темноту, где уже привычно пульсировала боль. Ему не надо было разжевывать, что означает новое сообщение. Он заперт в бетонном склепе, в котором воздуха осталось… а кстати, на сколько? Даже этого он не знал и вряд ли сумел бы вычислить остаток, разве что очень приблизительно, с ошибкой в несколько часов, делавшей такие прикидки практически бессмысленными. Всё-таки у судьбы дурацкое чувство юмора: наделить его способностью ощущать на расстоянии, что творится в сознании и подсознании малознакомой женщины, посредством испачканного в ее крови куска ткани, — и при этом не иметь возможности заглянуть в собственное будущее. Хотя бы сквозь замочную скважину. Хотя бы на пару минут.
«Он рядом с тобой?» — Он послал ей вопрос, не надеясь на отрицательный ответ — это было бы слишком хорошо.
«Да. Он ведет меня куда-то… Ищет какое-то место…»
Она могла бы не говорить. Параход начал слабо «слышать» и бродягу тоже — на тряпке была и его кровь. Впрочем, «слышать» — совсем не подходящее слово. Параход ощущал себя так, словно, блуждая голым в темном лабиринте, вдруг почувствовал кожей звериное дыхание…
«Попытайся от него сбежать». — «Сбежать?..»
Да, такое недоумение не сыграешь. Эта курица действительно не понимает, куда и зачем ей бежать от бродяги.
«Ну, хотя бы мне поможешь… для разнообразия». — «Он держит меня за руку». — «Он ранен. Должен же он когда-нибудь отключиться!» — «Я его не брошу. Они его убьют… если мы не спрячемся как следует. Нет, я его не брошу».
(«Как трогательно, мать твою!») «Он уже убил четверых. А теперь ты убиваешь меня, только медленно. Он больной. Однажды его перемкнет и он прикончит тебя». — «Больной? Поверь мне, я знаю, кто болен по-настоящему…»
Параход взвыл про себя и не грохнул «аппаратом» об стену только потому, что тот находился у него в голове, а для самоубийства он еще не созрел. Господи, ну почему наша жизнь так часто зависит от кретинов?! Знал бы заранее — собрал бы в пакетик хотя бы ту черную мерзость, что вытекла из Сероглазой, когда он ее «лечил», — по крайней мере, сейчас у него был бы номер, по которому можно позвонить…
Он сунул тряпку в карман (может, еще пригодится) и снова попытался встать. Что-то хрустнуло под ладонями и коленями. Аптечка. Абсолютно бесполезная штука в темноте. Не посвятить ли оставшееся время поискам свечки, а заодно и спичек? Правда, придется крепко подумать, прежде чем начать сжигать драгоценный кислород.
Тогда для начала попей водички и успокойся.
Параход кое-как добрался до стены убежища, ставшего его камерой смертника, и двинулся вдоль нее, пытаясь обнаружить на ощупь бидон с водой.
«Ну и что теперь?» — спросила она себя, выбравшись из музея под освежающий дождь. Правда, эффект свежести был недолгим; очень скоро ей стало холодно и тоскливо. Единственное спасение — по возможности забыть себя и действовать, но вот тут-то она и оказывалась в глухом тупике. Это в фильмах освобождаются от наручников при помощи припрятанной скрепки. Даже с учетом специфических навыков, Ладе требовалось что-нибудь посущественнее. Допустим, она найдет это «что-нибудь»… А потом?
Семнадцать часов — не такая уж маленькая фора, если знать, куда двигаться. Она не имела понятия ни о направлении, ни о том, как выглядит западня, в которую угодил Параход. Она злилась на него (нечего было шляться где попало без мамочки) и злилась на себя («Какого черта ты всё-таки не проследила за ним?»). Больше всего она злилась на Рыбку, однако без оружия ее злость оставалась худосочной, как рассказанный шепотом политический анекдот.
Для начала она решила вернуться в церковь, чтобы по крайней мере попытаться снять «браслеты» и заново запастись лекарствами (ее сумка исчезла, а Лада как-то протормозила и вовремя не обратилась к «пенсионеру» с претензией по поводу пропажи). Заодно не мешало бы проверить электронную почту — вдруг наши мысли и впрямь волновые «пакеты», и почему бы им в таком случае не оформиться в соответствии с каким-нибудь подходящим протоколом…
Теперь, когда руки находились за спиной и наручники болезненно массировали поясницу, ей было трудно даже сохранять равновесие. Асфальт раскачивался перед ней, угрожая расшибить лицо или затылок — в зависимости от того, чем она предпочтет его встретить. Больше всего она опасалась утратить цель в поглотившем ее хаосе боли, похожем на черные джунгли. Продираясь сквозь них, она ощущала на себе такую ярость догонявшей смерти, что вскоре в ее переполненном страданием сознании не осталось места ни для чего другого.
Как ни странно, она дошла — и кто скажет, в какую долю мозга был вмонтирован автопилот и каким чудом сработал. Церковь замаячила перед ней, словно безмолвное обещание конца.
Осознание себя было медленным и постепенным. У Лады даже обнаружился какой-никакой мотив. Кто-то ждал ее в темноте… но не здесь. Тогда зачем она так настойчиво стремилась попасть в это место? И разве она знает, куда ей на самом деле нужно? Не оставалось ничего другого, кроме как поверить, что у кажущегося безумия есть смысл, — даже если в результате откроются страшные вещи. А кто говорил, что будет легко и приятно? Верующие, исполненные благолепия и благодати? Они обманывали. Или, может, их обманули. В сущности, это не важно. Не важно, во что ты веришь, лишь бы это помогло тебе в самом конце, когда ничто другое уже не срабатывает и пропадают последние призраки самообмана, которым ты тешила себя всю свою жизнь…
