Книга Ночная охота - Юрий Козлов

— Откуда вещица? — поинтересовалась Слеза, вертя в руке зажигалку. Буквы «Слава КПСС!» белели на красном поле, как будто были из чистого антарктического снега.

— Нашел на улице, — пожал плечами Антон.

Антон и Фокей стояли у стены рядом. Лазерный пистолет лежал позади на столе. Он был поставлен на автоматику. Если Антон или Фокей резко шевельнутся — два выстрела мгновенно разнесут им черепа.

— Можете разговаривать, если хотите, — сказала им Слеза, — я не ставлю пистолет на звук голоса.

Антон подумал, что этому пистолету нашлась бы работа на заседании правительства.

За спиной было тихо. Но вот один из вспомогательных компьютеров коротко и сдавленно пискнул. Это означало, что Слеза ввела в него длинную и прозрачную, как пробирка или ледяная сосулька, дискету на жидких кристаллах, на которой была записана их программа. «Программа переустройства Вселенной» — так они ее называли, хватанув самогона и запив его брагой. Антон знал последовательность операций: вспомогательный компьютер следовало подсоединить с помощью магнитного кабеля к основному и нажатием на клавишу «F99» пустить по экстренной линии связи программу в центр. Вероятно, Слезе как специалисту было интересно познакомиться с программой переустройства Вселенной, оценить уровень компьютерной грамотности Антона и Фокея. «Она уже сообщила о нашем задержании в СБ? — подумал Антон. — Когда за нами приедут?»

То, что намеревались осуществить Антон и Фокей, являлось тягчайшим государственным преступлением в стране, где людей неустанно убивали ни за что. Антон подумал, что капитан Ланкастер — шеф СБ — будет сильно озадачен выбором для них адекватной преступлению казни. Нет такой казни. Все мыслимые мучения ничтожны в сравнении с глубиной неосуществленного преступления. Антон подумал, что отныне вся его надежда на болевой шок, всякий раз позволяющий как бы ненадолго — до очередного насильственного приведения в сознание — ускользать в забытье. Наверное, вздохнул Антон, применят средство, препятствующее потере сознания от болевого шока. Вне всяких сомнений, такое есть. Не может не быть. Если появились лазерные пистолеты, которым не нравятся взлетающие мухи и говорящие люди. Антон подумал, что у этих пистолетов большое будущее.

Антон не поверил, что Слеза три часа лежала в пыли под провонявшей мочой и брагой лежанкой Фокея. Конечно же, она вошла через дверь, предварительно застрелив Конявичуса как соучастника предполагаемого преступления. Никакая другая сила, кроме смерти, не могла удерживать главнокомандующего снаружи. Убедившись, что дверь заперта, он бы немедленно вызвал саперов, они бы подорвали ржавую дверь. Если только Конявичус не решил, что Антон вознамерился уйти через библиотеку.

Да, Антон недооценил свою подчиненную — Слезу.

«У меня просто не было времени ее оценить, — запоздало оправдался он перед самим собой. — Реинсталляция. Помпиты. Компьютеры. Мне было не до баб…»

Он вдруг вспомнил про Золу, якобы ожидающую — от кого? — ребенка. Антон слышал, что если сейчас бабы и могут от кого рожать, то только от «новых индейцев» и серых штыковых питомцев. По слухам, от них рожали даже старые проститутки. «Неужели она ходила к «новым индейцам»?» — подумал Антон. А если все-таки ребенок от него, Антона? Он попытался сосредоточиться на ощущении предстоящего отцовства, но не почувствовал ничего, кроме пустоты, тупого и злобного равнодушия.

Рождающиеся дети вызывали у него отвращение и жалость. «Зачем? — хотелось ему спросить. — Зачем вы появляетесь на свет? Лучше бы вам не появляться. А уж если появились — уходите как можно быстрее!» Антон был уверен, что дети — желтые, безгубые в кадмиевых долинах Тибета; синеволосые, едва различающие глазами солнечный свет среди ртутных испарений Скандинавии; чешуйчатые, с сочащимися кровью и гноем, незаживающими ранами вблизи ванадиевой реки Замбези; на дне Евразии среди вычерпанных молибденовых пропастей — двухголовые, зачем-то сохраняемые безумными матерями, — если бы могли думать, согласились бы с ним. И его — если, конечно, его — ребенок вряд ли явится тут исключением. Хорошо, если не родится двухголовым. Антон подумал, что единственным утешением ему может служить то, что он никогда не увидит мифического ребенка, не доживет до его появления на свет Божий.

Постепенно время как бы выбиралось из прозрачной тягучей резины, убыстрялось. Антон приходил в себя. И не просто приходил, но обнаруживал в себе способности, о каких прежде не подозревал. К примеру, видеть по кривой дуге скошенным, вывернутым к затылку глазом.

Слеза сидела перед компьютером, изучая программу Фокея, на коленях у нее лежал — для страховки? — второй пистолет. В глазах была — или это только показалось смотрящему вывернутым глазом Антону? — тоска. «Неужели еще не вызвала агентов СБ?» Антон почувствовал, как руки-ноги, еще недавно бескостные, как бы сделанные из дрянной бумаги, на которой печаталась газета «Демократия», наливаются силой. То, что Слеза страховала себя вторым пистолетом, свидетельствовало о том, что достоинства лазерного мыслящего чудовища несколько преувеличены. Антон знал, что техника, в особенности сложная, всегда враждебна человеку. Она как будто читает его мысли и в решающий момент… гадит. Вдруг стало жарко, кровь прилила к лицу. Антон подумал, что его уши стали в один цвет с красной лазерной точкой. Интересно, реагирует ли чудо-пистолет на цвет? Тоска — это жизнь, это шанс. Тоска — это неизмеримо лучше, нежели холодная жестокость, фанатизм, нерассуждающая, герметичная ненависть.

Но как быть с двумя ее пистолетами — лазерным на столе и обычным на коленях?

«Отчего, — подумал Антон, — все мои бабы с пистолетами? — И сам же ответил: — Да как им не быть с пистолетами, когда каждая баба, можно сказать, со дня рождения — вожделенный объект сексуального или несексуального — но с неизбежным смертельным исходом — преступления?»

Правительство и государство убивали людей без различия возраста и пола массово — отравленной средой обитания, карательными экспедициями, нелепыми законами и т. д. Убивали, видимо, в силу самого факта своего существования. Спецназовцы, бандиты, охранники убивали граждан не так массово, но ежедневно и регулярно, потому что жили исключительно коммерцией и грабежом. Простые граждане единично убивали друг друга из ярости, от бессилия изменить жизнь к лучшему, по пьянке, во время беспорядков, в наркотических затмениях. Но кого прикажете убивать самим убиваемым, то есть презреннейшим из презренных? Да только их — девочек, девушек, женщин, — так как нет в мире никого более беззащитного.

Как же им себя не защищать?

Антон обнаружил некоторую противоестественную приятность в долгом стоянии лицом к стене. Он как бы освободился от ответственности за собственную жизнь. За него сейчас думала и решала сотрудница СБ Слеза. Он же ничего не решал, думал, о чем хотел, о чем не успевал думать, когда решал за себя сам.

Антон стал вспоминать, был ли пистолет у Кан? Да, был. Кан прикрепляла его пластырем к пояснице. «Когда заваливают, — объясняла она, — хватают за грудь, а руки стараются завернуть за спину. Где ж еще быть пистолету?» Впрочем, пистолет был для нее не основным, а вспомогательным средством защиты. Кан в совершенстве владела иным — наверное, сугубо местным, Антон больше нигде такого не встречал, — оружием: тончайшей, остро заточенной, свернутой, в крохотное пружинное колечко металлической пластиной с треугольным, застревающим в плоти, на манер гарпуна, наконечником. Каким-то образом девчонки помещали «обручальное колечко», так они его называли, под языком, и когда кто-нибудь хотел убить или изнасиловать, выстреливали обидчику страшным звенящим лезвием в глаз, горло, ухо, рот, куда считали нужным. «Хоть в сердце, — утверждала Кан, — вот те крест, пробьет!» Антон, помнится, высказал соображение, что это все-таки оружие одноразового действия. «Ну да, — удивилась Кан, — выдерешь вместе с глазом, почистишь, прокипятишь и опять ходи. Больно жирно после каждого раза новое заводить». Антон поинтересовался, а не может колечко того… само… по ошибке во время поцелуя? «Ишь ты какой, — засмеялась Кан, — хочешь, чтобы совсем без риска? Так не бывает!»